Сибирские огни, 1993, № 7-12
тащился крысиный хвост. Он смотрел на кошку. Как грудной ребенок, утром она пила молоко, а крыса не видимкой таилась под хлевом с коровой и ее выменем с молоком. Кошка пьет молоко и пожирает крыс... И от сюда видно, что даже по горам нарушена дикая тайга, с корнями выворочены огромные кедры, догнивают пни... А мачеха-то как на него, пасынка, вешалась! Когда же вышел отец, оттолкнула и закричала: «Ты чего? Напил ся, гак спать иди!» Подлость кругом, подлость, под лость... Земля у ног не черная, не белая, а серая, как крысиный мех. Он, художник, ехал сюда, в Горную Шо- рию, к свету и краскам, а приехал к ненастью, унылым тучам. В душе у него здесь нет Левитана. Он хочет бы лой торжественности ансамблей гор и, тайги. Обступив шие долину Кондомы горы больше не величественны, как стены Эрмитажа... Все враз перемешалось в его со знании. Звоночек бежала следом. Он перешагнул через Ген ку, закрыл за собой дверь пустой спальни, повалился на кровать и вдавился лицом в стену. Все. Ничего не вернуть. Стыд и неловкость. И ужас от открытия глубо кой тайны. Отец и теща! Его отец и ее мать! Ужас, ужас! Окончательно и бесповоротно нарушилась гармо ния бытия: убийство царя! Всего святого! А теща-то... Египетская царица Клеопатра. Это она в ее образе про изнесла на пиру: «Скажите, кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?» Купил, выходит, Аникита. И вот те перь под смертною секирой глава счастливая отпала. Он хмыкнул. Что-то осознавая, сцепляя. Он хотел перебить размышлениями о других жизнях свое, личное. Но то и другое где-то смыкалось, потому что далеко, неясно замерцала в нем какая-то точка. Елки-палки, да он же обманут не один! О, да он вовсе не обманут. Царь, по следний царь убит, но гражданской войны не будет. Не-ет, у всех людей все в жизни одинаково, все просто, и только он один все усложняет. В черноте закрытых глаз проступили снег, следы, стог, отец, теша, плотное объятие их тел... По спине художника пробежал холод. Снег стыл, уплотнялся, ста новился все белее, сено в стогу все ярче— видение об ретало конкретность и образность сюжета. Белоснежье, застогованные летние травы, любовно, но не сентимен тально, а страстно от тайности встречи глядящие друг на друга изможденные морщинами, просветленные ли ца обнимающихся старика и старухи... Пиршество кра
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2