Сибирские огни, 1993, № 7-12

0 -ох, ох, покарай ты его, осподн, вот еще изде- ватель. Нетто я помню, старый пердун. Вот спросил, так спросил,— отшивала она его, войдя в прежнюю свою сварливость. Но и в нее входили, густея, более сильные, чем ее прикипевшая свара, чувства. И она, приняв их, помягчела, голос ее дрогнул.— По любови, а то как еще? За тебя ведь я пошла, ни за другого ка­ кого парнишу. С тобой деток наживала, ни с кем-то. Глаза ее замерли, задержались на потолке. В них мигнул свет. ^Наверное, разбуженные одни чувства раз­ будили в ней другие, потому что с явно проснувшейся надеждой на чей-нибудь ответ она простонала; — Где вот тепери они, наши детки? Где вот тепери они, Борька и Надька? Она смотрела на собственных детей и не узнавала их. Вышли они из ее не державшей новое памяти. Не было в ней их таких, какие есть они сегодня. — Поди, добудь огня,— будто желая побольше осве­ тить старухину память и ее детей в ней, прежними, из детства, для Саши словами сказал дед внуку. Но, вид­ но, что-то не держала теперь и Внукова память.— Куда ты? Выключатель-то там, за гардеробом. — Как твоя-то старушка, не болееть? — спросил при комнатном свете у попавшего во внимание внука опять поскучневший дед. И так это у него прозвучало ласково, жалобно, одиноко, будто не спрашивал он, а будто ми­ лостыньку просил: «За ради Христа спаси и сохрани ее, родненькую...» — Это ты об Ольге, что ли? — громко спросил из прихожей отец. И громко же засмеялся; — Стару-ушка! Стару-ушка в двадцать лет. — Да не-е...— почувствовав отчего-то неловкость, растерянно ответил деду Саша.— Не болеет. — Ты, Борька, это... В Афанас ее сестре сообчи,— говорит из комнаты в коридор дед отцу, по-своему на­ зывая деревню Апанас Афанасом.— Пущай сюда едеть подмогчи если чего вот с бабкой-то. А то она, чертовка, дорогу что ль сюда позабыла. Не нужна тепери сестра стала. Они шли втроем от деда с бабкой. Саша понимал, что не от черствости смеялся возле умирающей бабки отец, а от того, чтобы самому не затянуть это дрожа­ щее «За ради Христа...» Чтобы не обрушить на свою и другие головы мироздание. Чтобы не свихнуться от го­ ря и растерянности. И не смех был в его схеме — плач.