Сибирские огни, 1993, № 1-2
след от бечевки до живого мяса — ничего не говорит, только смотрит с укором, мол, что же вы со мной де лаете? А он тоже стоит и не знает, куда глаза деть. И как-то получилось, что взял ее, прижал — а она как заплачет-заплачет и все шепчет что-то сквозь сле зы о погубленной жизни, об отце и матери, а он гла дит ее по голове. — Ванё-о! — кричит уж от стана Тая. Надо воду нести. Вздохнули, отстранились друг от дружки. Отер он ей слезы, да и по тропке вверх. А солнышко так весело играет, отражается в сочной зелени. Воздух сосновой живицей отдает. Пташки над гнездами хлопочут, поют-заливаются и кажется доля человеческая горькой, проклятой от Бога. От пашни струилось влажное тепло и казалось, что дальние деревья не стоят на месте, а пляшут, кри вляются в сатанинском танце. — Ну што же? — поднялся Николай Матвеевич,— отдохнули? — и направился к сохе. — Тятя,— остановил было Иван, но Катя, поняв, не дала договорить. — Подъем, рота! — скомандовала она и скорее всех впряглась в постромку. Возвращались домой уже в сумерках. На болоте скрипят коростели, над головой со свистом проно сятся утки. Тайга звенит от птичьего гомона. — Кота бы с шерстью съела — так промялась! — призналась Тая и захохотала. И, хоть каждая косточка, каждая жилка ныла, просила отдыха — душа Бог знает с чего справляла праздник. И как-то весело было видеть отливающие медью скалы той стороны; теряюпщеся в глубине загустевших сумерек лога. — А вот нас один солдатик накормил,— вспомни ла Катюша,— ничего вкуснее не пробовала! — И ста ла расписывать Новогоднюю ночь с елкой, украшенной орденами, и истекающую соком козлятину с картош- ко]г. — Ой, хватит, Катюшка! — взмолился Николай Матвеевич,— с ума сведешь,— он и подумать не мог, что речь идет о покойном сыне. Шли по слабо накатанной дороге, чуть дымящей золотистой пылью. Сочно зеленели озимые поля. То здесь, то там оранжево сиял жарок. Начинали ныть над ухом комары. Ваня смотрел, как Катюша высту
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2