Сибирские огни, 1993, № 1-2

Как Зудтв лес ему рояль, вконец расстроенный на стуже. И ветру очень, очень жаль, что березь тонкая недужит, что только скрип в ее груди да всхлип снежинок сиротливых, куда ни глянешь,— впереди сугробов синие отливы. И ветер, сломленный борьбой, до самой челки в снег колючий зарылся, скрылся е головой и целый мир унес с собой еще не сыгранных созвучий. Но ты не верь ему, не верь. Не все меняется на свете. Он встанет вновь, сугробный зверь, напевом одержимый ветер. Ты видишь! Он встает опять, презрев усталость и дремоту, и по верхам за пядью пядь берет чарующие ноты. Ты сльшьишь! Звон хрустальных крон. Все шире, все сильней и шире берет тревожный перезвон. Снега, снега запорошили, снега, снега со всех сторон лесную дрему всполошили. Звенит, гудит студеный пес. Над побежденною дубравой, сметая серебристый плеск, грохочет властная октава. И гнется березь на ветру. О нет, она не безответна на исступленную игру отвагой вздыбленного ветра. Она поет ему, поет, что для нее всего чудесней его стремительный полет, его рокочущие песни, что ей под ветром горячо, что только гордым песней служит, что только сильным нипочем ее безлиственная стужа.