Сибирские огни, 1993, № 1-2
— в реку-то их зачем? — удивляются они.—На бил бы мешочек — курям, поросятам. Я их обоих знаю, один — Серега, другой — Анато лий. Мужики семейные, всегда первые поздоровают ся. Рассуждают здраво. Не ответив, я молча продолжаю свое дело. Наберу живых и мертвых, подышу на зажатых в ладони, спе шу к реке. Радуюсь, если хоть один маленький, почу яв родную стихию, вздрогнет жаберками. — Есть мешочек? — спрашивает меня Серега.— Мы тебе отцепим на уху. Мешочка у меня нет, протягиваю рыбакам шап ку. Сначала Серега зачерпнет из своего мешка, по том — Анатолий. У меня в руках полная с краями шапка снулой, слабо шевелящейся рыбы. — Еще добавьте! — прошу я. Держа в обнимку полную с верхом шапку, я бе гом кидаюсь к реке и, зайдя по колена, опускаю в прозрачные холодные струи щурят, красноперых со рог, сазанов, линей — давайте, ребята, живите, вам повезло... Усатый налимишко поворотливо залезает под мой сапог, затаивается: я тоже камень. — Гуляй, парень,— говорю я ему. Трактор взревывает у меня за спиной и, плюнув в небо вонючей соляркой, устремляется вниз, к Тещину омуту. Когда Валеркина бабка была девкой, ниже Тещи на омута стояла мельница, а по берегу село с церко вью. Водяную мельницу звали Тещина мельница, се ло Тещин лог. Когда-то здесь по реке села и деревни стояли часто, иные села были даже с каменными со борными церквами, потом все пропало, исчезло. Оста лись лишь названия задичалых урочищ — Монахово, Лебедевка, Трезвое. На месте села Тещин лог теперь непроходимая согра, никто о нем, кроме Валеркиной бабки, не помнит, а омут имя свое сохранил, все еще Тещин омут. Я спешу за рыбаками-трактористами, но Серега с Анатолием, наскоро выплеснув Тещин омут, катят дальше, к следующему, который загадочно называет ся — Аинька. Сначала будет долгий перекат, потом каменный порожек, а уж за порожком — тихий, под ивами омут Аинька. До омута с версту, за поворотом реки Аинька, нет,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2