Сибирские огни, 1993, № 1-2

ясь, засветил подзатыльник Феде.— Гляди, куда прешь! Федя побелел, затрепетал, как осиновый листок, но сдержался и, перехватив тумбу, потащил к теле­ ге — Катя, как на гвоздь, напоролась на эту печаль­ ную картину, но ничего не сказала, а только длинно посмотрела на хозяина новой жизни. В переезде всегда есть что-то веселое: переругива­ ются, шутят, хохочут. Здесь же, хоть и пытались бод­ риться, казаться веселыми, все больше отмалчивались. Работа выходила недружно, тянут вразброд — то па­ лец прищимят кому, то; ногу придавят. — Ну и работнички,— начальственно кис Гань­ ка .— Да ты наваливай, не жалей! — так и слышался в зычном голосе «дурак!» У Вани из рук вырвался поросенок и, визжа, по­ несся по двору. Гаврила только криво улыбался, не желая тратиться на такое микроскопическое руковод­ ство. «Ничего без меня не умеют!» — говорил его взгляд. Наконец кабанишку поймали, сунули в ме­ шок, бросили на телегу. Мешок то подпрыгивал и виз­ жал на закладывающей ухо ноте, то плоско сникал, принимался мелко-мелко дрожать и, наконец, подмо­ чил Ганьке вещи. Когда все погрузили, выпала странная минутка: Бысовы почувствовали, что вся жизнь с этого дня будет: «После того, как Тая отделилась». Когда-то и она, как Гришка теперь скакала по двору на прути­ ке, складывала печь из трех кирпичей, пеленала в лоскуты куклу. И вот все то, во что когда-то играла, понадобилось всерьез. И как-то грустно становилось от этого неизменного течения времени, не о радости говорило оно. — Теперь нарозь будем жить,— сказала Тая. Ваня улыбнулся и кивнул. Она всегда говорила как-то бесцветно. Если шел дождь: «Дождь идет». Не так, как мама, например: «Ох и лянул!» Если было тепло, говорила: «Тепло». А не: «Эка благодать!», или: «Эка радость — дождались!» И это коротко и пресно оброненное: «Теперь нарозь б^удем жить», отозвалось в сердце щемящей тоской, и Ваня по­ нял, что она не может быть счастлива, и пожалуй, что там теперь за глаза Ганька станет ее покола­ чивать. — Не обижай ее,