Сибирские огни, 1992, № 2

следовать за хотя бы и сделавшейся на время яркою идеей, не понимая, что она умерла. Нет, не для того они страдали, мучались и проливали кровь ближних, чтоб не понять этого. Но убежденость сама по себе ничего не значила для генерала, разве что в состоянии была увести от мучительной боли, которую причинили слова комди­ ва и пришедшее следом чувство беспомош;ности и не- нужностй всего, чему служил. Однако ж и тут не сдался сразу и спросил: а чему служил?.. И мог отве­ тить совершенно искренне, что не идее и даже не бело­ му движению, чему-то дрзггому, может, собственному пониманию справедливости, которую нашел в белом движении и с чем соединил свою жизнь. Такое пони­ мание было естественно и появилось без усилий со стороны, точно бы случайно, подобно подкове, подоб­ ранной на дороге. Это успокаивающе подействовало на генерала, впрочем, не на него'самого, а на то, еще не остывшее, но уже остывающее, делающееся мень­ ше и меньше, все бесполезнее для собственного рас­ смотрения внутренним взором. И, когда уж вроде бы ничего не осталось в нем от него же самого, вдруг уви­ дел в щюстранстве, пока доступном ему, русского солдата. Увидел его, пришедшего заместо комдива, и обрадовался подмене. Солдат был ближе и понятнее. Хотел бы говорить с ним, но тот даже не оглянулся, продолжал идти в пространстве, что занялось с одной стороны ярко-красным заревом. Зарево с каждой ми­ нутой увеличивалось, генерал забеспокоился, и это было беспокойство не о себе, о солдате, что двигался туда, где сияло зарево. — Стой!.. — закричал генерал. — Куда ты? Сго-‘ ришь!.. Но солдат не услышал и продолжал идти, а скоро очутился в зареве и еще какое-то время он был на­ блюдаем, а потом исчез, генерал принял это за недоб­ рый для себя з н а к . — Господи, — сказал он. — Возьми мою душу! Генерал умер с ясной мыслью о недобром з н а к е , мучаясь и не понимая, отчего тот показался ему... — Он умер, — сказал маленький, крз^глый, брито­ головый доктор, склонившись над генералом, и все, кто был в избе, негромко и с тою усталостью, что предполагала отчужденность от соседа, считая лишь себя выражающим беспокойство и тревогу по поводу