Сибирские огни, 1992, № 2

жет. В конце концов, он смиряется с пришедшей мыслью и силится поступать согласно тому, как ре­ шил, и постепенно на него нисходит мягкое и едва ощутимое, точно бы прикосновение к волосам слабого ветерка, какое-то тихое смирение, а может, не смире­ ние, Что-то другое. И впрямь, отчего бы ему смирять­ ся, иль виновен перед людьми, вознесши над ними свою гордыню? Да неужли было такое?.. Нет, нет... Жил, не возносясь, сам про это не зная, а теперь слов­ но бы почувствовав, что было именно так, однако ж еще не умея понять, да и не стремясь к пониманию, но и не влача жалкое существование, когда точно бы все время кажется, что ты виноват перед людьми, хо­ тя и не знаешь о своей вине. Но ведь кто-то же о ней знает и кому-то нужно, чтоб влачил жалкое существо­ вание. Так думается несчастному, и часто зря думает­ ся. Сам, он сам, измельчив все имеющее быть в душе и сделав это, измельченное, скудным и слабым, не способным ничему противиться, стал по собственной воле не человек, тварь божья, которую если еще и не гонят, то лишь из жалости. А кто может сказать, что будет завтра?.. Нет, не смирение коснулось души Милютина, ус­ покоение от того, что возлюбленная не будет ни в ка­ кую пору чужою, а всегда — желанной и близкой, к чему бы ни устремлялась сердцем. Он приподнялся на локтях, а потом намеревался встать и пойти, но что-то помешало, точно бы не было сил. Он не желал бы так думать, но смутно чувствовал, что так и есть, а когда окончательно понял, что действительно так, огорченно вздохнул, лег на землю и закрыл глаза. Тотчас В 1 се исчезло, а то, что волновало, отодвинулось. Было такое ощущение, что он один в пространстве и лежит не в степи, дивной своим разнотравьем, а в чу­ жой и холодной постели, совестно, что 0 ‘казался в чьей-то постели, но и поменять что-либо не в его вла­ сти. Он нынче один, и это странно, хочется, чтобы кто-то пришел и нарушил одиночество, но никого нету. Анюта склонилась над Милютиным, позвала, точ­ но была уверена, что он подымет голову и увидит, что лошадь, оборвав постромки, пала и теперь лежала на синем льду, уставясь в небесную пустоту, тоже синюю, круглым, захолодавшим глазом, а рядом, с опаской обходя их, обтекая, все шли и шли 44