Сибирские огни, 1992, № 2

(в Европе шли одна за одной революции) и очень логичные, на пер­ вый взгляд. Все дело в социальных условиях, решили они, и если социальные условия таковы, что убивают души людей, то нужЯо эти условия разумно изменить, как того требуют новейшие европей­ ские теории. И изменить как можно быстрее — все наши преобразо­ ватели болели нетерпением, и эта болезнь понятна, ведь жизнь че­ ловеческая такая короткая, а несправедливости так много вокруг, просто невыносимо много. Самый короткий путь, разумеется, есть путь революционный. Уже в аксиоме о социальных условиях, якобы единственно от­ ветственных за формирование личности, была заложена, ошибка — в этом отозвался европейский восемнадцатый век, сформулировав­ ший положение, что всякий родившийся человек есть чистый лист бумаги, на который общество вписывает слова. Хорошие они или плохие — зависит от общественного социального устройства. Ведь Бога нет. Бог — это уловки мракобесов, выдумка для удержания в узде человеческих масс, и поэтому все очень просто, человек — впол­ не простой механизм, и общество людей — вполне простой механизм, работу которого нужно лишь рационально регулировать. Ошибка эта трагическая. Преобразователям человечества было не до нее, слишком великие видения открывались их умственному взору. И тут должно появиться имя Белинского, одного из первых на­ ших «революционных демократов». Эволюция его взглядов очень по­ казательна п характерна. Белинский и Гоголь — это две постоянно взаимодействующие ве­ личины, и оба — явления для России симптоматические. Но симпто­ мы бывают разные: есть симптомы процессов, которые уже развива­ ются подспудно, и не сегодня, завтра захватят все общество, а есть симптомы процессов, которые станут определяющими нескоро. По­ нятно, что увидевшие дальше других, называются гениями, и их имена живут в памяти потомков века, но то, что близко, и беспокоит больше, это ясно чисто психологически. Именно поэтому таким яр­ ким ореолом окружено имя Белинского среди его современников, в середине прошлого века, и позже, в те времена, когда Россия на всех парах мчалась к своим ужасным по числу жертв переворотам и войнам. Белинского трудно заподозрить в лукавстве или какой бы то ни было корысти, он был искреннейшим человеком, искреннейшим на самых крутых виражах мысли, в самых прискорбных заблуждениях своих. Болезненная импульсивность заводила его нередко далеко, он сам, впрочем, понимал это: «Я опрометчив и способен вдаваться в дикие нелепости...» — писал он Гоголю в 1842 году. Несомненна и его отчаянная тоска по добру, справедливости, по счастью для всех, людей. ' Это вечная трагедия идеалистов, и не только русских духовных странников, надо думать, хотя именно на Руси последствия их за ­ блуждений почему-то бывают особенно ужасны. Страждущие идеа­ листы, свято верующие в свою истину, правду, в прекрасное буду­ щее, нетерпеливо выдают одну за одной идеи человеческого спасения, нетерпеливо пропагандируют их, а потом приходят бесстрастные властолюбцы и, написав на своих знаменах эти идеи, возмущают людей. Творится кровавая несправедливость, а идеи как будто бы ни при чем, Идеи как будто бы по-прежНему чисты, виноваты же в их извращении нехорошие люди. Это неправда. Какая-то железная по­ вторяемость этой истории очень печальна, она убивает надежду.