Сибирские огни, 1992, № 2

обожествленных «рыцарей» немедленного действия». Приходится раз- мышлдть над этими противоречиями, которые, впрочем, - вряд ли окончательно разрешимы в здешней жизни. Наступают времена та^ ких ху,{ 10 жников, как Гоголь. Значение художника познается в его творчестве, взятом вне идео­ логических рамок. Творчество есть ослабление пут внешнего, ложно­ го сознания. Художественное творчество есть зеркало истинного че­ ловека, нужно внимательно всматриваться в него, не слишком дове­ ряя громогласным публицистическим манифестам. Отчаяние не поки­ дало Гоголя, оно пребывало в нем всегда, но в какой-то момент было подавлено открывающимися в рельшиозном прозрении далями. И не было его ни в письмах, ьш в публицистике. Стоило же Гоголю попы­ таться выразить свою идею художественно, как оно выплеснуло на- ружу. О многом говорит обстановка речи генерал-губернатора. Честный русский человек, с умом, с сердцем, исполненным боли, большой на­ чальник (но это уже, в общем-то, власть без власти, только обозна­ чение власти, которая бессильна в расстроенном организме действи­ тельности) стоит перед сборищем подчиненных, в котором сплошь мерзавцы, взяточники, циники, совершенно равнодушные к тому, что Отечество рушится от неправды. Он стоит перед ними и произносит великие, выстраданные, зовом наполненные слова, но ведь им все равно, они же не могут воспринять этот зов, ответить на него. Они просто не готовы, они послушают по обязанности, назовут в душе на­ чальника идиотом, посплетничают между собой по привычке, да и пой­ дут, посмеиваясь, творить неправду дальше. А генерал-губернатор не идиот, и Муразов, вдохновивший его на речь, очевидно, не идиот, и о Гоголе, рассылающем своим корреспондентам учительные письма, этого не скажешь, и тут заключен весь парадокс, от которого стойкое ощущение фантастичности, а при поверхностном или идеологически- заданном чтении — даж е выдуманности ситуации. Вот откуда — «художественная слабость, неубедительность», «измена таланта» и проч. Вспомним, кстати, другой знаменитый русский роман — роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. Он, в общем-то, о том же — о том, что рождение в человеке великой любви, преображение чело­ века ею — не невозможное дело. Но Булгакова не упрекают в худо­ жественной слабости и неубедительности, потому что читатель не воспринимает идею любви, как идею достижимую, его очень успока­ ивает жанровый ярлык — «фантастический роман», его очень успока­ ивают фантастические декорации — «так не бывает», читатель лю­ бит красивые сказки, только нужно сказать ему, что это сказка, ука­ зать привычными знаками, тогда он с удовольствием прочтет, помеч­ тает, похлопает по плечу автора, даже согласится назвать его гени­ ем, если ему расскажут про крестный путь, который пришлось пройти писателю в жизни (ведь у нас часто художественное произведение оценивается не по критериям художественности, а исходя из общест­ венно-политической, так сказать, истории произведения, это тоже, кажется, у ж е наша, российская традиция — и подобные общест­ венно-политические оценки очень часто лгут по большому счету, это, впрочем, не о Булгакове), но взгляд его на действительность, на ее перспективы от этого ничуть не изменится, ведь у читателя большой опыт, его не обманешь сказками, жизнь — это одно, а сказки — совсем, совсем другое. Эта искушенность внешним опытом убивает человека, ибо убивает его веру. Булгаков преподнес нам чудо — именно как чудо, как сказку, и, конечно же, с законами жанра со