Сибирские огни, 1992, № 2

НевозЯоЖььое ни для какого другого народа, хотя бы даже, Напрй- мер, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позоря­ щее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасы­ вать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды — все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия — один человек». А следующую «рифму» найдем в «Авторской исповеди»; «Я убеж­ ден, что теперь всякому тому, кто пламенеет желанием добра, кто русский и кому дорога честь земли русской, должно также брать многие места и должности в государстве, с такой же ревностью, как становился некогда у нас всяк в ряды противу неприятелей спасать родную землю, потому что неправда велика и много опозорила...» Слов нет, отрывки похожи по внутреннему устремлению, но если присмотреться, то можно уловить нюансы, почти невыразимые. В от­ рывке из «Переписки» слышится яростная уверенность в силе русско­ го народа, противостоящей неправде, убежденность в том, что «если надо...», то и «сделаем». Просто нужно осознать предельность ситуа­ ции, осознать опасность, и тогда мы с великим достоинством преоб­ разимся и отступим от края пропасти. Эта убежденность в «Автор­ ской исповеди» смягчается сомнением, будто слегка притушевывает- ся. Тут уже не «если надо...», а просто «надо», а вот как выйдет в жизни — непонятно, как Бог даст. Этот переход, в общем-то, поня­ тен, разгромная критика, последовавшая за появлением в печати «выбранных мест...», кислые мины московских единомышленников сильно подействовали на Гоголя, заставили сомневаться в действен­ ности своей проповеди, и отголоски этих сомнений слышны в по­ следнем отрывке. Сомнения не поколебали христианских оснований Гоголя, после критики оппонентов он еще более укрепился в вере, и этот факт значителен, но вот по поводу путей, ведущих к преоб­ ражению человека, ему пришлось, отложив перо в сторону, снова и снова размышлять. Молчание продлилось до смерти. Но откуда это ощущение полного отчаяния в речи генерал-губер­ натора? Ведь глава эта относится чуть ли не к первой редакции и писалась до «Выбранных мест...», в то время, когда Гоголь чувство­ вал себя призванным свыше для великого дела пробуждения своей родины от равнодушной спячки, для указания путей, и везде в его пи­ саниях звучала торжественно-утверждающая интонация. Откуда? Дело, наверное, вот в чем. Внешнее сознание не есть все созна­ ние человека. То, что происходит и формируется в верхнем слое соз­ нания, называется убеждениями человека, и он распространяет их гласно, но очень-очень часто эти убеждения противоречат более муд­ рому «я» человека, живущему глубже верхнего слоя, в подсознании, в невыразимом. Это противоречие мучит, рождая растерянность и ночную тревогу. Одномерные люди, свято уверовавшие в плоский ра­ зум, называют эту тревогу чепухой, неврастенией и волевым действи­ ем заставляют себя не прислушиваться к ней, забыть про нее — слов­ но ее и вовсе нет на свете. Это очень убежденные и энергичные люди. Это вожди массовых движений — толпе всегда по душе всяческая безусловность и простота путей, обещающих разрешение мучительных проблем. Толпа с радостью идет по указанным путям, ложь которых неизбежно выясняется спустя какое-то время. И тогда приходится возвращаться, приходится прислушиваться к тем, кто сомневался, му­ чился в противоречиях и заглянул в этих мучениях намного дальше