Сибирские огни, 1992, № 2

сти, раздастся далече ее горизонт и вся она примет величавое лири­ ческое течение, то увидит потом». Но, имея в виду объективный, так сказать, итог художественной деятельности Гоголя, мы и эту вполне бодрую метафору расширим до метафоры печальной, родственной предыдущей, до метафоры какого- то недостижимого в ьшинципе, з а п о в е д н о г о города, который не­ выносимо прекрасен. Больно страшные, разбитые, непроходимые у не­ го предместья, и застрял гоголевский экипаж в огромной луже, отва­ лились колеса, ржавеет, разваливается он в ней уже полтора века. А лужа совсем отвратительным болотом тем временем стала, хлюпает, пузырится, чавкает. И не прорваться в прекрасный город, золотые шпили которого поднимаются величаво в туманной дымке, а очер- танья^далеких дворцов и храмов столь соразмерны, заманчивы и о вечной Любви словно напоминают неустанно... Золотой век. Преобра­ жение. Не прорваться? Впрочем, повторю — это всего лишь метафора. Метафоры иногда яснее логических схем. Ита^к, Чичиков к фантастической ноте, вдруг зазвучавшей в по­ следней главе второго тома, отношения не имеет. И новая афера — вполне в его роде, и новое крушение —- последнее, худя по всему, — все тут отвечает художественной задаче, и ничего фантастического в этой задаче нет, она даж е типична. Какое-то беспокойное, неотпускающее чувство тревоги возникает в самом финале, при чтении прощальной речи генерал-губернатора. Эта сцена замечательна. Напомним. В городе творятся безобразия, чиновный мир пошл и продажен, каждый занят только своим состоянием, и на этой почве р азр атается масса злоупотреблений, губит, как чертополох какой-то, всякий полезный росток, не дает ему развиться, а генерал-губернатор очень честный и очень русский человек, душа которого изболелась за Россию, гибнущую в болоте застоя, бюрократической возни и пол­ нейшего общественного равнодушия. Все мыслимые меры исправле­ ния положения исчерпаны, и генерал-губернатора уже душит гнев, на пользу деда, конечно, не идущий, а лишь вызывающий злорадные ух­ мылки, и руки почти опускаются. С советом является Муразов. Он предлагает собрать всех чиновников и объяснить им гибельность их эгоизма, гибельность настоящей ситуации. На сомнения генерал-гу- брн атора, что чиновникам недоступны «движения благороднейшие», Муразов отвечает, что это не так и что «у русского человека, даж е и у того, кто похуже других, все-таки чувство справедливо». По раз­ мышлении генерал-губернатор решается последовать совету Мура- зова. Надо сказать, что этот сюжет не единичный у Гоголя, появлялся у него уже на смену тюфяку-начальнику человек военный, строгий, который отставил мошенника Чичикова со товарищи от дела, распу­ шил все в пух, наказал виновных, всех заменил и решил, что теперь все преотлично. Чем это кончилось, мы знаем — механизм тут прост; чиновники быстренько сообразили, что к чему, придумали себе новые роли, сделались «страшными гонителями неправды < ...> и преследо­ вали ее с таким успехом, что в скором времени у каждого очутилось по нескольку тысяч капиталу». Генерал-губернатор умнее: «...я полагаю военный суд единствен­ ным средством и желаю знать мнение ваше. < ...> Дело слишком бесчестное и вопиет о правосудии. Хотя я знаю, что это будет даже и не в урок другим, потому что на место выгнанных явятся другие, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и прода