Сибирские огни, 1992, № 2

АЛЕКСАНДР ПАНФИЛОВ ВОЗЗВАНИЕ ЧЕСТНОГО ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА гоголь и БЕЛИНСКИЬ^ ^ ильно тянет к русской классике. Почему? Наверное, такое время, и все объясняется просто. В начале нашего века тоже много и внимательно перечитывали русскую классику, вчитывались в нее. Тогда она была совсем близкой, — и по времени тоже. Я уже почти ответил па вопрос «почему?», обозначив время, но не все лежит на поверхности. Наступает минрта смуты и растерянности, катастрофических пред­ чувствий и эмоций. Минута всеобщего раздражения, которое следо­ вало бы назвать социальным, если б так не тошнило от этого слова. Душа тоскует по гармонии, цельности и спокойствию, и тогда сильно тянет к русской классике. Почему-то забываешь про то, что классика потому и классика, что она всегда современна. Впрочем, обман рассе­ ивается довольно быстро, классика — это не наркотический сон с прекрасными видениями, классика — это суровая мудрость, пророче­ ство и сострадание нашим страданиям, ибо они были ведомы ей. Ужасно, что мы не умеем наполнить этой мудростью наши дни. Не говорю уж о Достоевском, рассуждения о нем становятся об­ щим местом. Говорю о Гоголе. «Мертвые души» задумывались трехтомными. Окончательную ре­ дакцию второго тома Гоголь сжег незадолго до смерти, а к третьему не приступал вовсе — факты известные. Опыт предания огню своих рукописей Гоголь имел немалый, второй том писался не один раз. Об этих фактах можно, разумеется, сожалеть, но загадочного тут ниче­ го нет, они вполне логично объяснены самим Гоголем в «Автор­ ской исповеди». Русские писатели традиционно исповедуют концепцию воспита­ ния, научения с по'мощью литературы человека (ведь и «искусство для искусства» — это эстетика определенного воздействия), с этим связана и вся страстность манифестов наших классиков, великая их неуспокоенность. Образы же, являющиеся выражением каких-то идей и написанные широко, талантливо, действуют на читателя гораздо сильнее самих этих идей, провозглашенных напрямую, публицистиче­ ски. А следственно, пишет Гоголь: «Как сравню эту книгу (имеются в виду «Выбранные места из переписки с друзьями».— Л. П.) с уничто­ женными мною «Мертвыми душами», не могу не возблагодарить за насланное мне внушение их уничтожить. В книге моих писем я все-таки стою на высшей точке, нежели в уничтоженных «Мертвых душах». < ...> В уничтоженных «Мертвых душах» гораздо больше выраж а­ лось моего переходного состояния, гораздо меньше определитель­ ность в главных основаниях и мысль двигательней, а уже много увле­ кательности в частях, и герои более соблазйительны. Словом — как