Сибирские огни, 1992, № 2

все Время как-то покряхтывал, покаШЛиВал в руку, а потом весьма обиженным тоном произнес: «Суета тебя, Борис Алексеевич, одоле­ вает. Бесовское тщеславие. Люди грешные иконы обдирают, золотр и серебро на боны в торгсин идут менять. Храмы божие в места отхожие, как верно замечено, превращают. Ваш батюшка, настоя­ тель Смоленского храма, протоиерей Алексей мне жаловался: хулиганы так и лезут, грозятся иконостас на дрова порубить или кресты со святых куполов свалить. А намедни мозаику на могиле Куинджи с памятника вйковыряли. Рерих созидал! А вы, как огол­ телые телята, прости меня. Катя, через милицию пробиваетесь. А для чего? Поглазеть на крикуна-богоборца, который писал такие кощунственные строки о нашем Господе: «А с неба смотрела какая- то дрянь,- величественно, как Лев Толстой», или еще пакостнее: «Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда и до Аляски». Сев на скамью, Клюев помолчал, потер гладкую короткую бо­ родку и начал читать стихи, сначала медленно, словно вспоминая строки, потом все более твердо, уверенно, однако не повышая сво­ его мягкого, вкрадчивого, песнопевческого голоса: Маяковскому грезится гудок над Зимним. - А мне журавлиный перелет и кот на лежанке. Брат мой несчастный, будь гостеприимным: За окном лесные сумерки, совиные зарянки! Клюев читал нараспев, словно кого-то заговаривая, убаюкивая, завлекая в невидимый Китеж-град своих снов и мечтаний. Он смот­ рел, как и Маяковский, тоже вперед, но будущее России им пред­ ставлялось каждому по-своему: Простой как мычание и облаком в штанах казинетовых Не станет Россия — так вещает Изба. От мереж осетровых и кетовых Всплески рифм и стихов ворожба. Затем поэт встал, обтер высокий сократовский лоб .цветастым платком, предложил: «Пойдем, Боря, лучше к Ивану Петровичу Силину, Катиному благоверному отцу, чай кушать. Зело крепкий и медовый чай готовит умелица его, милая супруга Пелагея Артамо- новна». Далее, если у менЯ не ослабевал интерес, мать вспоминала, как ее отец, Иваи Петрович, тогда уже старик, инвалид, в былом — торжковский мукомол, и его партнер по чаю — «бог самоварный» Николай Алексеевич, степенно вели житейские и духовные раз­ говоры. Житейские — о положении в деревне, об урожае, о ценах на рынках, о несправедливостях и обидах крестьянских. Дед мой доставал из сундука свернутые в рулон листы отпечатанных кере­ нок и задумчиво смотрел на обесцененные ассигнации, сетовал, что у него в банке на Фонтанке пропало 4 тысячи рублей, «золотом»,— подчеркивал он, горюя, что все, что он накопил своим горбом, сво­ им трудом, синим огнем погорело. Клюев в лад вздыхал, видно, вспоминая родную избу в деревне Коштуги. Чай пили с пирогами. Бабушка, Пелагея Артамоновна, была мастерица печь румяные пи­ роги. И_^это Клюеву, видно, нравилось. Он брал охотно и пирог с черникой, и ватрушку с творогом, и любимый пирожок с яйцом и капустой. Не отказывался тогда еще пригубить «из уважения к хозяевам» и зеленого стекла пузатую рюмочку, если был какой-то праздник или дед уж слишком пристально и неотвязно заглядывал в голубые тверские глаза своей степенной и строгой супруги. Тог