Сибирские огни, 1992, № 1

Вот этот, допустим, Марат, размышляю я. Симпатичный снаружи красивенькии. И ему охота, чтобы еше фирменнее, курточку какую- ьчнбудь, кроссовки, варенки или что у них последнее-то сейчас. И щеголять. И пред девочками. И товарищам на зависть. И — пуще-то сего перед зеркалом, наверное. На работе когда еще заработаешь ® ’'У’' верняк, разом 15 рэ. А в месяц это и '■•"авная-то сила — страх, «уважение» рстников. «Нуду знаешь?» Нуда-то в авторитете, по-видимому, атас Марат, из подъезда бегом. Кто-то крикнул: А зачем снова пошли на рынок? Пожимает могучими плечами. Не знаю. Рано было на автобус. Кошкин загибает испачканные чернилами пальцы. ИВС) кто"еще™’ Николай (тот, что сидит сейчас в Марат сглатывает слюну. Нуде сколько лет? — Кошкин словно и не заметил этого. — Семнадцать? А рост? У тебя какой? Ну-ка встань. Метр семьдесят? У него, значит, где-то метр шестьдесят пять. Волосы какие? Стрижка? И нос, говоришь? Вторая кличка «Нос», — подбрасывает информацию Кунгеро- Одет: штаны спортивные, цвет темный, пальто короткое из драпа. Афонька был с вами вчера? «Афоня» кличка. Вот тут у носа родинка, — это Кунгерович. Марат не в курсе. — Ну хорошо, — соглашается Кошкин. — Николай то их лучше должен знать. — Наверно, — подыгрывает ему Кунгерович. — Они одних малышей стригут или и проституток? — задает он неожиданный вопрос. Марат опять не понимает. Я тоже, откровенно говоря. А может, я ослышался про «проституток-то», превратно истолковал? Спросить неудобно. Уводит Марата Кошкин. Кунгерович тоже исчезает пока. В кори­ доре сделалось тише: час назад закончился рабочий день. Кошкин возвращается. С ним Саша. Они пробуют прозвопнться к Сашиной матери, — уведомить, чтобы не волновалась. В паузе меж­ ду попытками прорывается звонок из дежурки. Кошкин принимает трубку, слушает и мрачнеет. Украли председателя кооператива, ка­ жется. Еще что-то. — Ладно, — говорит он. — Понял. Хорошо. Саша наконец пробился. Да, это я, мама. Да, я тут... м-м... Кош­ кин забирает у него трубку. Улыбается, словно та его сейчас видит, мама Сашина, улыбается с официальной галантностью. Да, ваш сын у нас. Не беспокойтесь, ничего страшного не случилось. Отобрали у вашего сына деньги, а мы разбираемся. Да, разбираемся. Домой? Скоро отпустим. Автобус? В восемь последний? Ну хорошо. Учтем. Хорошо-хорошо. Всего хорошего. До свиданья. Саше надо бежать. Последний автобус в восемь. Очная ставка не состоится, стало быть. Денег у Саши нет — деньги у Нуды-Носа, и мы с Кошкиным сбрасываемся по гривеннику-пятнадчику (по отдель­ ности у нас не хватает) и отправляем его с Богом. Он улыбается на прощанье. Он уходит. Я не увижу его больше. Но я запоминаю эту его улыбку. Изо всех сил. На как можно подольше.