Сибирские огни, 1992, № 1

поэтичен. Секс — это та же добыча радия, в грамм добыча, в год труды, говорю я, но, как обычно, бью мимо цели. Что-то тут не сходится, размышляют дев- чонки. А ну-ка, а ну-ка! И мы успешно опровергаем мою теорию практикой — ах! Добычи очень много, да и труд наш это Же не труд рабов на плантациях, это такой труд, такой труд... захватывающий, восхи­ тительный труд... Потом я фиксирую себя в ванной комнате, тут то­ же идет забавная борьба, вода брызжет в разные сто­ роны, и целый потоп... Я сильно беспокоюсь за сосе­ дей снизу, высказываю, это беспокойство вслух, но меня никто не слушает, все смеются и вновь заключа­ ют меня в ту общую окончательную форму, которая наконец-то отыскалась... Все это напоминало безжалостно изрезанную ки­ ноленту, и я подозреваю, что самые любопытные кус­ ки оказались как раз вырезанными. Я проснулся один, в растерзанной постели. Внутри было, разумеется, нехорошо. Тишина, тишина покину­ ла нас, прошептал я, с трудом разлепляя губы и не понимая смысла своих слов, они сами сказались. Из коридора доносился шум, я кое-как оделся и, придер­ живаясь за стенку, выглянул. Девчонки явно собира­ лись покинуть нас, последние мелочи прибирали в сумочки свои, а Витя их обличал. Это преступление это чудовишное преступление оставлять нас в таком состоянии, говорил он с патетикой. Вид у него, конеч­ но, был ужасный. Я с тоской приблизился к ним из зеркала, висевшего в прихожей, на меня посмотрела отвратительно не моя рожа, на которую захотелось выругаться, я был ничем не лучше Вити. Девчонки сильно отличались от нас, они, кажется, утром време­ ни даром не теряли, ну и ладно, у них жизнь такая, а у нас такая, подумал я. Правда, и они улыбались кисло, замученно, ну еще бы, такие перегрузки... Си­ ротское чувство затомилось у меня в груди, чудесные девчонки уезжали, оставляя нас в разгромленной, на­ доевшей уже до чертиков квартире, будто солнышко светлое закатывалось. Уезжаете? — спросил я безна­ дежно. Да-да, у них масса дел, неотложные встречи, а вечером какое-то выступление... Витя снова громко протестовал. Громко и обреченно. О Господи, подумал я, жизнь идет, все при деле, а я... а я... и чуть не за­ плакал, заболело сердце от душевной тяжести. Я по