Сибирские огни, 1992, № 1

все^ подвижно. Вот мы ее чуть-чуть сместим, и жел­ тый дом окажется вместилищем разума, а все окру­ жающее огромной бессмыслицей, и кто докажет, что это не так? Сумасшествие всегда есть возмож­ ность выхода за границу познания, прорыва в другие сферы, и если даже эта вероятность реализуется в од­ ном случае из миллиона, то верно ли тогда брезгли­ вое отношение обывателя к сумасшествию, верно ли само распространенное определение сумасшествия? — думал я, подгребая к костерку веточки. Жена нашего хозяина, тихая, блеклая женщина, изредка выходила к нам из дома, и как будто стыдилась за мужа, но, заметив, что мы с Витей вполне серьезны и не наме­ рены насмешничать, неожиданно преобразилась, и мы увидели, что ее стыд и неловкость — это лишь игра на непосвященную чернь, и что на самом деле она очень гордится своим необыкновенным супругом. Его никто не понимает, даже в Москве, он ведь и в Москву ездил, говорила она нам на прощанье, может быть, вы чем поможете? потом-то поздно будет... Она была настоящая декабристка. Над озером с форелью золотой, над озером с форелью золотой, ну, как, как дальше? — сочинял я стихи, когда мы устраивались спать на жестких лавках в мансарде, а Витя смеялся... Ах, над озером с форелью золотой... — сказал я и сейчас, когда мы с Витей сидели на лоджии за коньячком. Ностальгические лица у нас, кажется, бы­ ли. Всякая деталь похода вдруг оказалась дорогой, и даже самые трудные мгновения — когда бушевал ура­ ган, или когда ползком тащились вверх, изнемогая под непосильной ношей... Прошлого, конечно, нет в прошлом, с которым мы уже живем, говорил я, про­ шлое, когда оно еще настоящее, часто мучительно н невыносимо, но когда оно отливается в нечто целое, в памятник за спиной, то странным образом меняет форму и содержание, это чудо какое-то, и небессмыс­ ленное, разумеется... В этом чуде намек нам на буду­ щее. Каким далеким все это казалось теперь, хотя и месяца еще не прошло. Это уже безразмерная, постоянная далекость, го­ ворил я, она наступила на другой же день по нашем возвращении, потому что этот кусок немедленно стал памятником, и власть времени над ним кончилась... Поэтому наше сожаление о том, что все кончается