Сибирские огни, 1992, № 1

Огорчался! Нет, не огорчался. Просто шел невыносимьий ливень, Я промок, до ниточки промок. Шел, не нарушая четкость линий, Я хотел забыться, И не смог. Вспоминалась улица булыжная, А над улицей луна больничная. Там окно. Там женщина живет. Ждет кого-то, а меня не ждет. Ей на все на свете наплевать. Наплевать на то, что долго ждать. Что стихи не пишутся порой. Что ее хотел бы я полой От дождя весеннего прикрыть, И, скрывая, ничего не скрыть... Репродуктор отзвенел курантами. Кончилась Москва, и за окном Потянулись рыжие курятники. Пахнущие ржой и молоком. Было как-то пусто и невесело. Поезд не качался, не кричал. Сквозь потоки гимна бессловесного Я смотрел на звезды и молчал. Русь моя. Держава космонавтов. Грусть моя, болючая моя! Принимаю прошлое, и завтра Не хочу, чтоб приняли меня. Надо всем. Что нами не забыто. Гимн звучит Над тьмой уснувших глаз. Надо всем. Что было в нас убито. Надо всем. Что убивают в нас. Гимн звучит, И на столе купейном Режутся ребята в домино. Хлещет март тягучею капелью Яркое полночное окно. Гимн звучит Торжественно и длинно. Все равно не слышно ничего. Ты осталась. Родина, Без гимна. Нет, Пожалуй, не было его. Сибирские огни Гй 1 161