Сибирские огни, 1992, № 1

ЛЯ'Я в равнодушии: ни генерала, ни офицеров, ни сол­ дат, всяк чувствовал себя словно бы виноватым пе­ ред деревушкою, впрочем, сказать про свою вину ни­ кто, наверное, не сумел бы: неугадливою была она. И лишь один человек божий, бредущий с войском, знал про нее, это знание ощущалось в нем зримо и остро, нередко говорил жалеючи, вздыхая и опуская глаза, точно совестясь: А че исделаешь-то? Видать, планида у сех та- нести краю разор и униженье. Ить не токо вы одне таки, а й в других местах то ж самое. Бывал и там, зрил, сколь опустошено все, порушено. О, чело­ век, ить богоподобен ты, и должно быть в тебе немер­ но добра и света, а ты все изничтожил, словно бы уж и ненадобно тебе ниче. Но скажи, как жить-то без добра и свету, без веры в сердце?.. Ить сгибнешь жа иль породишь на бел-свет муку мученическу в обли­ ке не то человечьем, не то зверьем, и будет этот, в облике-то неясно каким, странно жесток и неправе­ ден к сушему, и зачнет чинить униженье и пытку. Без бога, без веры, один, как пустынник посреди ми­ ра, и сгинет... Человек в армяке говорил слова страшные, болью сердца вещего, рекомые, однако ж людям не было страшно, словно бы делили с миром, послушав, вину его и успокаивались, сказывали легко: — Господи, грех-то, грех-то!.. Окончание следует