Сибирские Огни № 011 - 1991

кем придуманный ритуал, ему он приписывал, что остался жив, а значит, соблюдая его, как бы получал гарантию на будущее. В молодости то, что прошло, — не в счет, главное, что ждет впереди. Он вдруг поразился тишине: едва сошел с наевши, она окружила со всех сторон, придавила к земле. Че­ рез некоторое время Сергей начал тяготиться ею: он привык — тишина и сумерки таили в себе опасность, казалось, его кто-то пристально рассматривает, решая, что с ним делать дальше. К своему дому он вышел, когда совсем стемнело. Начал накрапывать дождь, на улице было пусто и не­ уютно. Дом смотрел темными немыми окнами, холод­ но и отчужденно, точно знал свою судьбу намного вперед. Сергей попробовал открыть ворота, но они оказались запертыми изнутри, и тогда он легко, как в детстве, перемахнул через забор и очутился в ограде. Справа шелестела под дождем яблоня-дичка. Сергей выкопал ее и притащил из леса, когда пошел в пер­ вый класс, сейчас ей уже стало тесно во дворе. Под­ нявшись над забором, она одним краем легла на кры­ шу, другим свесилась в огород. Сени были закрыты, но он знал, как открывать их. Засунул пальцы под дверь и потянул вверх. Дверь качнулась и провалилась во­ внутрь. Сергей шагнул в темноту, на ощупь нашел дверную ручку, под ней висел круглый замок. Он помнил, ключ обычно лежал сверху, на притолоке. Пошарил — пусто. Сергей потянул пробой, и он вме­ сте с замком вылез наружу. Дверь открылась сама, словно узнала его. Он шагнул через порог, привычно нащупал выключатель. Посреди дома тускло вспых­ нула лампочка, осветив насыпанную прямо на пол картошку, старенький комод, круглый стол, табурет, угол дивана, у которого худыми ребрами выпирали наружу пружины. Сергей поставил на пол вещмешок, присел на та­ бурет. Сколько раз он мысленно приезжал сюда, входил в двери, просыпался во сне вон на той кровати, кото­ рая, поблескивая темной пружиной панцирной сетки, одиноко стояла в углу. Под кроватью разглядел жел­ тую, чем-то напоминавшую пополам разрезанную дыню, балалайку. И вдруг перед глазами встал другой вечер: лето, открытое окно, а у окна сидит на табуретке отец, и в 28