Сибирские Огни № 010 - 1991

начинал давись. Сквозь шум в ушах и собственные стоны я слышала: «Да позовите же доктора». В палате появлялись новые больные. Лечились. Выздоравливали и выписывались. Из форточки доносились запахи акаций, сирени, пение птиц. Жизнь была за окном. Не сразу заметила появление в палате новой боль­ ной. Разглядела ее позже, когда она подсела к моей койке. Высокая, чуть сутуловатая, лицо смуглое, нос с горбинкой, и не глаза, а очи. Взгляд из-под густых бровей участливый. Она часто подходила ко мне: то пить подаст, то одеяло, подушку поправит. Что-то в ней было отли­ чающее ее от других больных. Какие-то внешние де­ тали: крестик на шее, искусно расшитая шелком бархатная безрукавка одета поверх халата, вязаные тапочки. Она — гуцулка, спустившаяся с Карпат­ ских гор во Львов из-за болезни. Я прозвала ее Гуцул­ ка Ксеня («Гуцулка Ксеня» — была моя любимая песня), а вот подлинного ее имени не помню. Часто в те больничные дни сознание мое как бы гасло. В погожие дни, а стояло раннее — по нашим си­ бирским понятиям — львовское лето, после ужина больные выходили в садик, гуляли, отдыхали на длинных скамейках, что стояли у зарослей кустов. Вот в один из таких вечеров, когда мы остались вдво­ ем, Гуцулка Ксеня подошла, перевернула меня на бок, пододвинула к койке табуретку и, взяв мои бес­ помощные руки в свои, ласково спросила: «Пани не можется?» Поглаживая мои руки, она тихонько, вполголоса, запела. Боже мой, что это был за голос! Такие голоса прежде называли грудными. Сколько в нем было напевности! Это пела душа человеческая: нежная, чуткая. Слов ее песен не помню. Да я их в то Бремя не могла не только запомнить, но и разобрать. И с тихим, милым голосом что-то вошло в меня и приглушило боль. Тогда мы и понятия не имели об экстрасенсах. Не знаю, была ли Гуцулка Ксеня экстрасенсом, но вечерами, когда больные уходили на прогулку, она садилась подле моей койки, брала мои руки в свои и, поглаживая их, тихо напевала, и боль от меня отступала. Гуцулка Ксеня исчезла из палаты внезапно, когда