Сибирские Огни № 008 - 1991

долго еще ждали, что она зазвучит снова — так не хотелось с ней расставаться. * Не дождались. Осталось после песни ощутимое тепло, и оно согрело душу и тело. Павлу вспомнилось, как Петро и Фроса, совсем еще молодые, уходили в лишенческий лагерь. Зеленый фургон подкатил прямо к проходной цеха, два санитара принесли в раздевалку бушлаты, сапоги, белье и шапки. Твердозаданцы шарахались от санитаров в разные стороны, а заодно шарахались от Петра и Фроси. Словно от своей судьбы, которая в любой момент могла повернуться к ним шершавым боком. Павел тоже боялся санитаров, боялся по­ пасть в лишенцы, но страх свой пересилил и в последнюю минуту, когда Петро и Фрося, уже переодетые, направились к выходу, по­ дошел к ним. Не нашелся тогда, что сказать, промолчал, и они ему ничего не сказали, обняли и поцеловали по-родительски. Па­ вел проводил их до самого фургона, а когда железные двери с лязгом закрылись, вернулся в цех, забился в темный угол и долго плакал навзрыд. Наплакался и по старой детской привычке ему тогда представилось: он — каким образом не мог придумать, да и неважно, — он станет активистом, выстроит свой дом, заберет Петра и Фросю из лагеря, поселит у себя и они будут ему как отец и мать. Будущая жизнь виделась простой и ясной. Круглый стол в большой комнате, на столе — белая скатерть, а за столом они, в полном сборе. Павел рассказывает, что познакомился с де­ вушкой и хочет жениться. Петро и Фрося расспрашивают его о невесте, наказывают, чтобы он привел ее познакомиться. Далеко­ далеко улетали мечтания будущей жизни. И ни одно не сбылось. Активистом Павел не стал, Петра и Фросю не разыскивал, а когда случайно встретил на свалке, не решился подойти и заго­ ворить — боялся оставлять лишние следы. Служба охранника давно приучила жить настороже. Сейчас; вспоминая того парнишку, плачущего в ^темном углу цеха, Павел ему завидовал: нет еще грехов за душой, не служил охранником, не захлебывался от ненависти ни к себе самому, ни к другим людям. Растревоженный песней, вспоминая прошлое, плотнее вжимал­ ся в матрас, вслушивался в дыхание Соломен и видел перед со­ бой ее глаза. Они отражали его, как зеркало. И жалели. Лучше бы ненавидели, лучше бы презирали — ему стало бы легче. Но они его жалели, и он мучился. — Соломея, — позвал Павел, желая услышать ее голос. — Спишь? Нет? А о чем думаешь? Она шевельнулась под матрасом, поворачиваясь на спину, и шепотом отозвалась: — Я, Паша, жалею, что ты комнату не разглядел и ужина не отведал. Я ведь комнату убрала, ужин сварила. Такая хорошая уха получилась. А видишь, как вышло... У Павла с языка едва не слетело: не выпустила бы Дюймовоч­ ку, спали бы сейчас в тепле и ужина бы отведали —• но он сдер­ жался, переборол себя и, странное дело, улыбнулся. Начал вдруг рассказывать: — Знаешь, у нас в деревне вся семья по вечерам за стол садилась. Мать тарелки расставит, откроет кастрюлю, а из нее пар валит — высоко поднимается. Я все удивлялся — 'куда он потом девается? Вот только что шел и — нету.