Сибирские Огни № 008 - 1991
§ 5 — Все важные решения принимаются только путем демо кратического голосования. § 6 — Смертная казнь — отменяется. Каждый гражданин имеет право попросить об эвтаназии». Последний параграф появился на плите сегодня утром, буквы еще не успели покрыть краской, голый металл, обрызганный влаж ной моросью, поблескивал. Влага густела, время от времени на мраморный постамент падали крупные капли. Вечер в «Свободе» шел своим ходом. Гости, сидевшие в празд ничном зале, хлопали в ладоши и требовали, чтобы хозяин вечера сказал слово. Бергов поднялся, и над столом залегла тишина. Тонкое лицо отливало прозрачной бледностью, по-женски большие карие глаза блестели, бокал в руке вздрагивал — Бергов волно вался. Говорил о выстраданной и полной, наконец-то, демократии, о милосердии к ближним и о том, что человек отныне свободен полностью — даже вопрос жизни и смерти решает сам, сообразу ясь лишь с собственными желаниями. — Наш двуглавый идеал — свобода и демократия! К нему мы стремились и мы его достигли! — Так закончил Бергов, и поднес к вздрагивающим губам краешек бокала. Гости после этого поднялись и направились, не ожидая пригла шений, к широкой лестнице. — Бергов — особый человек! — наперебой говорили дамы, спускаясь по лестнице к переходу. — Таких людей — единицы. А в нашем городе он один! На последних ступеньках лестницы гости замолкали и бесшум но входили под своды просторного перехода. На полу лежал чер ный ковер с длинным ворсом и глушил звуки шагов. Тишина абсо лютная. На стенах перехода и на потолке располагались круги, ромбы и квадраты, выложенные из бесцветного стекла, с едва за метной, глубоко спрятанной внутрь подсветкой. Холодные геометрические фигуры хранили в себе тайну, мно гим неподвластную, и чем дальше двигались люди, тем сильнее охватывало их волнение и хотелось поскорее миновать коридор. Коридор вывел в совершенно круглый зал. Посредине его, круглая же, возвышалась эстрада. На ней стоял огромный мужик с львиной гривой совершенно седых волос. Руки — широкие, с длинными и толстыми пальцами. В руках он держал балалайку, и она казалась игрушечной. Даже боязно было: вот вокинет он ее, ударит по струнам и она развалится. Гости вошли, встали вдоль круглой стены кругом. Мужик трях нул гривой, медленно поднял хрупкий свой инструмент и безволь но уронил правую руку, наклонясь набок. Кровь прилила, на мо гучей кисти набухли толстые жилы, готовые лопнуть в любой мо мент от нутряного напора. Чуть заметно качнул мужик балалайку, и рука взлетела, пальцы ударили по струнам, и три тонкие вздра гивающие проволочки отозвались многоголосым оркестром, пове ли сильный, плавный напев, который заполнил собою весь зал, не оставив и кусочка свободного пространства. Похожий на природ ную стихию, над которой человек зачастую не властен, напев всех подчинял себе. Но, властвуя над людьми, стоящими в зале, он не мог властвовать над самим залом. Не мог раздвинуть стены и рвануть, уносясь в поднебесье, на волю. И от этого, от невозмож ности вырваться, он становился еще яростней и пронзительней. Волосы у мужика растрепались, падали на лицо, залитое потом, но он ничего не чуял, вынимая из балалайки последний и невоз можный уже, казалось, всплеск. Губы изломались в надсаде, на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2