Сибирские Огни № 008 - 1991
— Тише, Петь, тише, — приложила палец к губам. — Слы шишь? Я уж за тобой кинулась и услышала. Вот и вернулась. Не хотят они здесь оставаться, вот и позвали, чтобы я с собой за брала. — Кто, кто — они? — Тише. Слышишь? Зовут нас, Петр и Феврония. Это их го лоса, слышишь... Петро замер и различил уходящие, затихающие голоса. Один из них был мужской, а другой — женский. Они так истончились, что слова различить невозможно, но имена Петра и Февронии он успел уловить. — Поняли, что я книжку беру, что одних не оставлю здесь, и успокоились. — А что они говорили? — Да то же самое, что и в книжке, только душевней. «Мы же молим о вас, о, преблаженные супруги, да помолитесь и о нас, с верою чтущих вашу память!» А теперь, Петь, пошли, теперь я спо койная. Прижимая книгу к высокой груди, Фрося вышла в коридор следом за Петром, не отставая на этот раз ни на один шаг. Старик в девятьсот пятьдесят восьмой ячейке дремал по-преж нему, уронив на грудь голову и подставив под свет лампочки розо вую лысину. Кривые изработанные пальцы, не зная устали, пере бирали на коленях тонкую материю казенных кальсон. Старик услышал шаги и встрепенулся. — О-го! Губа у тя, парень, не дура, экую красавицу ухватил! А петь, красавица, можешь? Вот и ладно, что можешь? Когда выберетесь, для меня спойте. Чуешь, парень, обязательно спойте. Я хоть порадуюсь. Скоро помирать надо, а я уж годов двадцать доброй песни не слыхивал. Не забудьте, спойте, уважьте старика. — Далеко мы будем, дед, не услышишь, — ответил ему Петро. — Услышу, я чуткий. Вы только спойте на воле. Для меня, Федора Иваныча Конюхова. Я услышу, обрадуюсь, а боле мне и не требуется ничего. — Споем, дед, обязательно, — заверил Петро. — Вот и добро. Сапоги-то забери, они мне без надобности. От ходил я свое. Старик успокоенно склонил голову и задремал. Тихо улыбался в дреме, как умеют улыбаться только грудные дети и глубокие старики. Петро и Фрося не стали его тревожить, обулись и вышли из ячейки. А дальше: бегом по коридору до запасного выхода, вниз по лестнице, на первом этаже открыли окно и спрыгнули по очереди в просевший сугроб. На крыше каждого корпуса стоял прожектор и широкие поло сы света лежали почти на всей территории лагеря. Только на сты ках полос оставались узкие коридоры темноты. В один из таких коридоров и нырнул Петро, пригнулся и скорым шагом направил ся к железной ограде. Фрося поспевала следом, прижимая книгу к груди, не желая выпустить ее из рук хотя бы и на секунду. Голоса, услышанные ею в ячейке, и сейчас звучали рядом, а может, Фросе только казалось... Но так ли уж важно — въяве они звуча ли или в памяти, главное — слышались. А впереди маячили уже, светились березы, набирала силу на взлете родная песня. Ни кола, ни двора, Зипун — весь прожиток...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2