Сибирские Огни № 008 - 1991
Лампочка мигнула и погасла. Комната окунулась в темень. В темноте зашуршали проворные тараканы. Не виделось — сколько их, но представлялось по плотному шороху, что они покрыли весь пол, кишат, лезут от собственной тесноты вверх по стенам, взби раются на раскладушку, хищно пошевеливая усами, и вот-вот скользнут под одеяло. Соломея захлопнулась с головой и стала подтыкивать одеяло под себя, чтобы ни одной щели не осталось. Сжалась в комок, притихла. «Где же Павел? Куда он ушел? И лампочка... почему лампочка погасла? Страшно. Может, он меня бросил? Нет, так думать нель зя — стыдно. У него тайна, она мучит его, а он не хочет открыть ся. Странно, мы все еще боимся довериться до конца. Господи, только бы тараканы не залезли!» Еще подумала, что надо бы под няться и глянуть — заперта дверь или нет? Но тут же передерну лась от брезгливости, представив под ногами сухой треск раздав ленных тараканов. Последние события так резко швыряли Соломею из одного со стояния в другое, что ей не оставалось времени их осмыслить. Что происходит, куда ее несет, куда принесет и главное — ради чего? Ради надежды, ради страданий, ради людей? Но надежда ее по кидала, к страданиям она притерпелась, а люди... что ж, люди про нее даже и не узнают, когда она исчезнет. Единственное, что еще поддерживало Соломею, наполняя жизненной силой, так это ощу щение чистоты и легкости. «А Павел? Он для меня — кто?» Виде ла его глаза, лицо, слышала голос, и все, до малой мелочи, ей было дорого. В своей жизни она еще никого из мужчин не люби ла, даже не знала, что это такое — любить мужчину. «Неужели я его...» Сжалась еще сильнее и затаила дыхание. Тараканий шорох стих. Соломея скорее не услышала, а почуя ла, что он стих. Боязливо приподняла одеяло, в узкую щелку скользнул свет. Лампочка горела, тараканы исчезли. Соломея вскочила, бросилась к двери. Толкнулась в нее острым плечом, но дверь оказалась снаружи запертой и даже не шелох нулась. Соломея отошла и села на раскладушку. Комната, осве щенная лампочкой, предстала во всей своей обнаженности и запу стении. Серела в углах и на потолках обвислая паутина, лежали на полу мусор и пыль, обои во многих местах отстали, грязные, зашмыганные лохмотья напоминали развешанное как попало тряпье. Валялись возле плиты сухие картофельные очистки и би тое стекло. Ничем живым в комнате не пахло. Соломея наклонилась, провела ладонью по полу и оставила в пыли полукруглый след. «Он придет. Он не может не прийти. А я буду его ждать и буду... — обвела взглядом комнату, — буду готовиться». Поверив, что Павел вернется, что оставил он ее лишь по край ней надобности, о которой расскажет сам, Соломея успокоилась. Душа утихомирилась и прилегла. «Уж ты сыт ли, не сыт — в печаль не вдавайся...» — вспомни лись слова из песни, и она пропела их, наполняя безмолвие ком наты живым звуком. Дверцы деревянного шкафчика — настежь. Что тут? Ага, тряп ка, посуда, конечно, грязная, посуду — отдельно; веник, ведро ■*»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2