Сибирские Огни № 008 - 1991
кончины, но жду тебя, чтобы отойти к Богу». Она же ответила: «Подожди, господин, пока дошью воздух во святую церковь». Он во второй раз послал сказать: «Недолго могу ждать тебя». И в третий раз прислал сказать: «Уже умираю и не могу больше ждать!» Она же в это время заканчивала вышивание того святого воздуха: только у одного святого мантию еше не докончила, а ли цо уже вышила; и остановилась, и воткнула иглу свою в воздух, и замотала вокруг нее нитку, которой вышивала. И послала ска зать блаженному Петру, нареченному Давидом, что умирает вме сте с ним. И, помолившись, отдали они оба святые свои души в руки Божии в двадцать пятый день месяца июня»*. — В двадцать пятый день месяца июня, — повторила Фрося.— Петь, а, Петь, ты вперед меня не умирай, я без тебя жить не умею. — Не то запела, Ефросинья! Слышишь?! Не то! — Молчу, молчу, Петь. За дверью резко и так громко, что впору поднимать мертвых, зазвонил звонок. Он извещал, что привезли обед. Фрося замотала книжку в клеенку и сунула ее на прежнее место, под половицу. Обед лишенцам привозили на большой тачке, в двух объеми стых железных котлах. В одном — каша, в другом — похлебка. Здесь же, на простыне с чернильным штампом лагеря, лежал хлеб, нарезанный большими кусками. Тачку подкатывали к дверям яче ек, лишенцы протягивали чашки и тарелки, хмурый санитар нали вал похлебку, накладывал кашу и катил тачку дальше, вполголоса матерясь, неизвестно на кого. Колеса у тачки были несмазаны и взвизгивали. После обеда Петро и Фрося спали, пока их не разбудил теле визор. Включали его в девятнадцать тридцать, и вещал он три с половиной часа. Возникла на экране под быструю музыку металлическая игла ресторана «Свобода», тут же уменьшилась, отлетела в левый угол экрана и замерла там — эмблемой. Диктор, бодренький мальчик со сладкой улыбкой, перебирал на столе листки, рассказывал о новостях и каждую информацию начинал словами: «В нашем сво бодном, демократическом городе...» — Ой, беда-то... — вздохнула Фрося и, сострадая заранее, по гладила Петра по плечу. А тот уже вздрагивал губами, густо кра снел, и глаза у него наливались слезами. Соскочил с кровати, упал на колени перед унитазом и обхватил его руками. — В нашем свободном, демократическом городе... Нутряной толчок передернул Петра, он судорожно икнул. — В нашем свободном... Еще толчок, и Петро начал блевать. Его выворачивало на изнанку. — В нашем... Отплевывался липкой, тягучей слюной и, не успевая перевести дыхания, снова выгибал колесом спину, едва не ныряя в унитаз головой. — ...демократическом... И одновременно — обессиленное, беспомощное иканье. Желу док был уже пуст, а спазмы все еще душили, схватывали и вздер- * «Повесть о Петре и Февронии Муромских Ермолая-Еразма».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2