Сибирские Огни № 008 - 1991

— Слово, прозвучавшее по-старому, с русской первородностью, осмеется коллективно, от того пожилые люди рот поджимают: как бы чего не выпалить... И опять мне слышался вездесущий рок. Улица полудеревни, по* лугорода; подростки в детской песочнице, ревущий магнитофон и пожилые люди, молча и отрешенно сидящие на лавочке, смотря­ щие на подростков, на порушенные железные качели, выворочен­ ные с корнем «беседки-грибки», на чуть живые, ободранные то­ польки, на машины у подъездов... — А красоту прежней речи в ее яркости и первородности толь­ ко и услышишь в частушке, когда пойдешь собирать их среди по­ старевших жителей.... Слушал я Алексея Васильевича и думал обреченно, до полной пустоты: чего уж тут поделать, коль время такое, стремительное, железное, чадное и грохочущее, при котором уже смешон и неуме­ стен хоровод, в котором уже глохнут, вянут народные протяжные песни. Но если такое время — не нужно ему величавое и сверхге­ ниальное, тысячелетнее народное творчество, — то уж никак его прогрессивным по сравнению с тем же девятнадцатым веком не назовешь — дикость, цивилизованное варварство. — Сердце замирает от мысли — как это мы не уберегли кра- соту-то прежних лет, — вздыхает Алексей Васильевич, — как это время за два, за три десятилетия слизнуло многие коренные черты русокого народа?! Только одни народные ансамбли и хоры, верно, в умаленном и прикрашенном виде, пытаются удержать нашу ста­ рину... И обо всем этом переживает писатель в своих произведениях, достаточно вспомнить повесть «Сашкина душа», рассказы «Как по синему морю...», «Мамины частушки». — Вообще писатель, наверное, стоит на трех китах: на опыте, на языке и на духовности, — говорил Валентин Распутин во время юбилея Алексея Васильевича Зверева. •— Опыт у него несомненно большой. Он прожил деревенскую жизнь, начинал жить в деревне и застал еще патриархальный уклад, до коллективизации. Затем рабочую жизнь прожил немалую, прошел войну, прошел школу или, лучше сказать, ступени сельского интеллигента, работая в сельской школе. И вот, наконец, стал писателем. Опыт несомненно большой, но тут Алексею Васильевичу повезло еще в том, что он рос в деревне и с детства впитал тот великий, могучий русский язык, который стал для него не просто средством общения, но и средством выражения, выражения тех красок и жизни, и природы, и движения как внешнего, так и движения характеров. Но этого очевидно было мало, и опыта, и языка, потому что тысйчи прошли не менее сложный жизненный путь, и миллионы впитали с детства тот же самый могучий русский язык. Но тут необходимо было не­ что объединяющее вот эти два фактора, нечто скрепляющее. И вот таким объединяющим фактором явилась, очевидно, духовность. Алексей Васильевич не позволил, чтобы пропаганда извратила как- то его взгляды на человека в нашей стране, на духовность и нрав­ ственность в вечном смысле, и, конечно, это помогло ему сказать то, что в конце концов он и написал в обоих книгах. Ангара с ее присмирневшей, сонно безразличной, зеленоватой течью, с островами, с- берегами, низкими, полузатопленными и вы­ сокими становыми, поросшими березняком и осинником. Вот не