Сибирские Огни № 008 - 1991

она была умнее отца. В жизни она отводила или спасала его от многих необдуманных предприятий. В семье жило преклонение пе­ ред хлебом в поле и хлебом на столе. .Отец имел привычку сгрести ладонью крошки со стола и бросить в рот. То же проделывали и мы, ребятишки. И это подсказывалось не скупостью, а своеобраз­ ным поклонением всему, что делается руками землепашца». — Детство мое было счастливое, хотя бы потому, что вырос при отце и матери, — говорил Алексей Васильевич. — Нас было у родителей, как я уже сказал, восемь человек. Я предпоследний — все обноски были мои. Но жили мы все-таки лучше соседей: был свой кусок хлеба, был организатор нашей «орды» —- наша матуш­ ка. Особое счастье мое — я был работник с шести лет. В ту пору я успел побыть боронягой и ко-пновозом, пахарем и косцом, рыбо­ ловом и пастухом, жнецом и огородником, испытал множество дру­ гих занятий и забот. Все это просто в дружной и работящей семье среди радостей и печалей, утрат и обречений, ласки и суровостей. Чем дальше живу, тем больше понимаю, как много дало мне дет­ ство. И я счастлив, что очень рано приобщился к труду, это помог­ ло мне потом жить... Не свое ли счастливое земляной работушкой детство выразил писатель в рассказах «Пантелей», «Васька и Секол», в повести «Гарусный платок»?.. Разве что у тех ребят, воспетых и оплакан­ ных в сказах, малолетство вышло более печальным: Мийька, оси­ ротевший подросток, взваливший на свои плечи мужицкие заботы; Пантелеюшко, которого родня признала безумненьким, пропащим человеком; Васька, малец, военный страдалец, оберегающий мать... Алексей Васильевич — почти ровесник века, и все сложное, пу­ таное, трагическое и кровавое, что выпало на век, вплелось и в судьбу писателя, братья которого, сломя голову, кинулись в ком­ муну, а отец, в свое время заводивший в селе лавку и быстро прогоревший, тем не менее, был гоним как лавочник-кулак, что впоследствии больно отразилось и на детях, на Алексее Василь­ евиче. — После гражданской войны, — вспоминал Алексей Васильевич, "7 *0ГДа продразверстка заменилась продналогом, наступил период НЭПа, какой-то подъем крестьянский возник. Село обновлялось, перестраивалось, дряхлые избенки рассыпались, на их месте появ­ лялись светлобревенчатые, чисто выструганные дома с нарядными наличниками, кружевными карнизами — была какая-то горячка строительная, кто лучше построит. Заводились «сакковские» загра­ ничные плуги, сеялки, молотилки. Впервые в селе стали протрав­ ливать семена, заводить новые породы скота. Стали мужики под­ нимать залоги (корчевать пни, выжигать, то есть готовить новые земли). Поехали мужики с хлебом на базар, а возвращались с ситцем, обутками, разными городскими гостинцами. Люди повто­ ряли слово НЭП, желали переменам благополучия и утверждения. И такой подъем очень был отрадным для деревни. Ну, не знаю, если б так оставалось, деревня еще бы больше окрепла в этот пе­ риод... Начинала развиваться помаленьку кооперация. И вот при­ шла пора коллективизации, и все пошло прахом... ...И в ту нашу зимнюю поездку на родину писателя, и при встречах в Иркутске много я слышал от Алексея Васильевича о тех временах «великой ломки», которая не только Россию кроваво вздыбила и пустила по миру, но и по Сибири прошлась огнем и мечом. Нет, конечно, и тутошний народ увеселял свои сердца пля­ ской и частушкой-тараторкой, не все же природным крестьянским ладом жили здешние селяне, не познавшие на своем горбу бар-по