Сибирские Огни № 008 - 1991

мышей-полевушек... О том, что пережило их поколение — мертво­ рожденная коммуна, пустившая по миру тысячи хозяев, коллекти­ визация, сгубившая многие миллионы русских крестьян, потом из- мысленная еще Троцким колхозная жизнь, мало чем отличная от крепостничества и рабства, бесправная, беспаспортная, с конским трудом и ничтожными трудоднями, с довременной старостью и Грошевыми пенсиями, а уж потом война с голодом и холодом, — обо всем этом я имел, конечно, самое смутное, почти книжное представление. Кстати, у Зверева обо всем этом и читал, хотя кое- что слышал и от матери, и от старших довоенных братьев, кото­ рым приходилось обдирать собак в нашем огороде за баней и есть собачину, чтобы не пропасть с голоду. Но воистину, воистину ска­ зано, что сытый голодного не разумеет; или уж какое по нашим немилосердным, деловитым временам нужно иметь сердце, чтобы оно было способно искренне, в полную свою силу переживать чу­ жое горе, как свое. Вот потому-то мне было неловко перед баб­ кой, совестно глянуть ей в глаза; чуял я тогда глухую стенку, раз­ деляющую нас, которая как будто не давала проникнуть стылому дождю в теплый и сонливый мир моей души. После я еще раз спросил: хороша ли повесть Зверева? И опять вместо ответа получил долгий рассказ о ранешней жизни. Но д а­ же о самом горьком из той жизни говорила она с лепкой, лишь немного опечаленной, подсиненной слезами усмешкой, в которой разом светились и удивление — будто и не с ней случилось все, и грусть, какая всегда долит нас, когда мы поминаем детство. — Голодом жили, холодом, смерти насмотрелись, а и не все же ревушком ревели, не все одной работушкой увеселялись, а и пели, бывало, и плясали почище нонешнего, — вспоминала стару­ ха, и я представлял, опять же помня рассказы и повести Алексея Васильевича: до чего же похоже в своем горе, в неунывной терпе­ ливости, в сердечной взаимовыручке, в горьковатом и отчаянном веселье жили тогда люди по Сибири, да и по всей страдающей Руси от самого нынешнего веку. Дочитав книгу до того места, где Минька, до срока скорбно замужичевший, купил своей сестре гарусный платок, старуха сня­ ла очки, часто заморгала глазами, и прямо на лист, на мел&ие буквицы пролилась слеза. «...Он надернул на себя шапку и выскочил на улицу. —■Коня пошел поглядеть. Хозяин! — проводил его добрым взглядом Спиридон. Минька вошел в избу с мешком. Со дна его достал платок, развернул, всплеснул им так, что углом одним пла­ ток на кровать лег, а другим разметнулся летним лугом по полу, — Вот, Лидка, тебе. Бери, — сказал он, а Спиридон руками за­ махал: — Получай, Лидка, Минькин подарок! Ради него брат сто верст отмахал. У! Красотища-то какая! — Гарусный! — воскликнула хозяйка. —• Таких теперь днем с огнем не найдешь. А новешенек-то! — Неношеный, — сказал хозяин. Жених взметнул платок к самому потолку так, что ветерок по избе пошел, и набросил его на плечи Лидке. —• Идет-то как тебе, Лидуха! Это, Минька, ты здорово сообра­ зил. Это на долгую память. Так, что ли, Миня!» Старуха плакала, краем запана докрасна растирая глаза и нос, плакала и приговаривала: — Прямо, выбитый ваш Ванюша, царство ему небесное, — пе­ рекрестясь, помянула она своего покойного сына. — Ишь ты, сам-