Сибирские Огни № 008 - 1991

хоть и немочь одолевала, хоть и всю разламывало перед непо­ годьем, огородом не попускалась; чуть ли не ползком ползала по грядам, а картошку сеяла. — Картошку выкопал, в подпол ссыпал — душа на спокое, с голоду не пропадешь, — хвасталась она. — Хлебушка прикупай, чаю да соли — и можно жить, не тужить. А на хлебушек, слава те, господи, пока хватает — пенцию дали... Как смалу впряглась в колхозную работушку, от темна до тем­ на, так и до старости не разгибала спину, и вырешили ей, как и миллионам наших колхозников, вынесших на своем горбу войну,— двадцать рублей с копейками. Живи, бабка, радуйся и ни в чем себе не отказывай — заслужила. Жил я у старухи чуть больше недели. И помню, как-то вечером зашла она в махонькую, низенькую горенку, где я спал, и попро­ сила чего-нибудь почитать на сон грядущий. Было у меня иску­ шение, прямо-таки зуд — сунуть ей свой рассказик, напечатанный в альманахе «Сибирь», но только я об этом помыслил, глядя на усохшую, скрюченную, одинокую, как перст, старуху, как вдруг рассказик увиделся мне таким бесстыдно придуманным перед ли­ ком скорбной жизни, таким лукавым, что я готов был порвать его с досады, не говоря уж о том, чтобы дать его старухе. И тогда я решил вручить ей повесть Алексея Васильевича Зверева «Гарусный платок», которую незадолго перед тем прочел. Нацепив круглые очки, где вместо дужек были привязаны пет­ ли из ссученной дратвы, устроившись под лампочкой на кухонном столе, повертев книгу и так, и эдак, стала она читать, мерно ше­ веля одрябшими губами и пришепетывая. Читала она неоколько ве- ■черов кряду, закладывая странички желтым и хрустким листком отрывного настенного численника и водружая поверх книги свои очки. Иногда, вдруг остановившись, точно выбившись из моченьки, заворачивала ко мне за крашеную переборку и с заслезившимися глазами начинала вспоминать о своем предвоенном сиротском де­ вичестве, когда не в чем было выйти на мост, где над речкой пели и плясали парни и девки, и приходилось ей подсматривать из-за кустов, заритрся, точить сердце слезами. Горькие песни сложились в русском народе о сиротском девичестве, когда ни батюшки, ни матушки, чтоб к венцу благословили, когда не то что приданого, а и на люди выйти не в чем. А уж столько народу в нынешнем веке осиротело по России, что и страшно оказать, как будто и сама Россия вдруг осиротела... И если бы не потаенная, осветляющая вера в то, что по слезам и страданиям нашим отпустится счастья в тихой, навечной обители, вряд ли выстоял бы народ в долгие лихо­ летья, в голоде, холоде, в колхозном бесправии, в колхозном же неподсильном труде. Не выжил бы, озлобился, истребил друг друга, утратив из души последнюю, невыразимую в словах и даже чувствах, заветную надежду... Почитав еще, а потом отложив книгу, на мой нетерпеливый во­ прос о впечатлении она лишь досадливо отмахнулась рукой, и весь вечер говорила о том, как мыкала горе в войну, когда на ру­ ках у нее оказалось трое ребят и старики — свекор со свекровкой, когда приходилось, с грехом пополам урвав времечко от колхоз­ ной работы, поздними вечерами подметать ирниковым веничком сжатое поле, особенно в тех местах, где стояли раньше суслоны ржи, а потом отсеивать землю и толочь эту жалкую жменю зерна в ступе. Потом еще и доводилось раскапывать норы-урганы и в поле, и на току, отбирая хлебные запасишки у степных сусликов и