Сибирские Огни № 008 - 1991

_ Привел меня к брату, обсказал, что и как. Ну и правда, люди оказались добрые, приняли, спать уложили меня с малышкой на кровать. И прожила я у них четыре дня. Болячки мои стали подживать, а участкового всё нет и нет. Что делать? И жить у чужих людей неловко, и о Люде, Косте и Тане душа изболелась: как они там без меня с этим выродком?.. Не сделал бы он им худо... «Езжай, — говорит председатель, — а как участковый возвер- нется, так я его пришлю за твоим Степаном». Отправилась я с попутной подводой домой. Захожу в дом, а там всё запущено, скотина не поена, не кормлена, ребятишки гряз­ ные, голодные. Степан обрадовался: «Я, — говорит, — думал, что ты к матери уехала или в город Омск к тетке Варе». Обрадовался. А у меня глаза бы на него не глядели, я бы его убила... Ну оправилась, отошла маленько от синяков да шишек. Он зовет меня: пойдем в гости к Тимофею, у них, мол, компания со­ бирается. Я говорю: «Нет уж, не пойду я с тобой никуда, иди один». Ушел. Но скоро, гляжу, бежит за мной жена Тимофея. И пристала: пойдем да пойдем, чё ты сидишь одна, там ,у нас веселье вовсю. Надела я что почище, поновей и пошла. А Степан мой к тому вре­ мени успел уж напиться, а напившись, как водится, полез драть­ ся. Ему, конечно, тут же дали укорот. Тогда он еще пуще озверел, до того озверел, что в свалке одному парню ухо зубами разорвал. Тут уж мужики потеряли всякое терпение и давай бить его чем попало: кулаками, палкой, гаечным ключом... И до смерти бы, на­ верное, убили, да хозяин дома, Тимофей, упал на Степана сверху, прикрыл его собой. «Опомнитесь, мужики! — ревет. — Опомни- тесь| [ Потащила я своего муженька домой. Волоку, а он что твой куль с картошкой. Ни глаз у него не видно, ни рожи. Все лицо запеклось от крови, и голова пробита. Наутро проснулся и языком едва ворочает. Еле разобрала, о чем говорит. А говорил он о том, что свету не видит, ослеп... Меня всю так и затрясло. «Господи ты мой, господи, — думаю, — за что же ты меня наказываешь?..» ■ Руки у меня трясутся, примочки ему кое-как наставила, а са­ мой уж на дойку надо бежать, опаздываю. Управилась на ферме, прибегаю домой, а он — не поверите — опять пьяный в дымину. Ощупью пробрался в кладовку, нашарил там бутылку с самогоном и нажрался. Морда вся черная, на голо­ ве коросты, глаза ничего не видят, шатается по дому из угла в угол, опрокидывает стулья, своротил стол, ребятишки забились на печку за чувал, сидят, бедные, дрожат. А он их матюгами да ма­ тюгами. И до того мне жутко сделалось, до того страшно, что я кое-как собрала ребятишек, на себя одежонку накинула и — к со­ седям: пустите, ради Христа, переночевать... Уж как там спала — не спала, утром захожу потихоньку в дом. Тишина. Прохожу из кухни в горницу — он лежит на койке. Но лежит как-то не так... И вроде даже не дышит. Я похолодела вся, повернула его кверху лицом, а он... не поверите — мертвый. Привязал к спинке кровати ремешок и удавился. Я как закричу! И без памяти бегом на улицу.- И так, видно, кричала, что сбежался народ. Зашли в дом — правда, мертвый. Удавился...