Сибирские Огни № 008 - 1991

лису Прекрасную, я и ее буду гонять. Ладно, — говорит, — я со« гласен. Уеду. Как стемнеет, так и пойду... чтоб люди не видели. А пока ты мне хоть стопку налей... на прощанье...» Налила я ему, он выпил, лег на печь и уснул. Стемнело, бужу его, уходи, говорю. А он: «Никуда я не пойду от тебя. Ты — хоро­ шая хозяйка, хорошая для детей мать. Чё я, совсем уж дурак от тебя уходить? Ты уж прости, поверь мне последний раз. Пальцем не трону. Лучше уж на улице с кем подерусь, если руки чешутся. Ну, прошу — поверь мне...» Я молчу. Что делать? Что говорить?.. Всё уж переговорено не один раз. Опять живем. По дому он мне ни в чем не помогает, ни на дво­ ре со скотиной, ни в доме с детьми. Все сама, сама, а брюхо у ме­ ня уже во какое... И родила тут вскоре четвертого ребеночка, девочку, — родила дома, бабка-соседка принимала, акушерила. Ну а Степану моему повод напиться. Как не напиться на радо­ стях!.. И напился где-то как свинья. Вечером вваливается в дом и кричит: «Туши скорее свет!» А я как раз купала младенчика, и на столе горела керосиновая лампа со стеклом. Он одно орет: «Туши свет!» «Да что такое? —• спрашиваю. — Не видишь, что я делаю...» Он задунул лампу, мол, скорее ложимся спать, а то за мной придут... «Господи, — думаю, — опять что-то натворил...» Ладно. Легли мы спать. А утром, гляжу, сосед Матвей возле наших ворот что-то е палочкой в руках в траве ищет. И губы у него разбитые, кровь запеклась... Я подошла к калитке и спраши­ ваю: «Матвей, что такое?..» «Да что, — говорит, — твой дурак мне зубы вчера выбил. Один-то зуб был золотой, вот я и ищу его... Разбуди-ка, — говорит, — Степку...» Захожу в дом и говорю: «Вставай, тебя что-то Матвей спраши­ вает...» Он глянул в окошко и скорей-скорей опять на печку, за трубой спрятался. «Окажи, — говорит, — что меня дома нет. Ушел, мол, на ферму...» Не знаю уж, поверил мне Матвей или не поверил, но ушёл. Вернулась в избу, а Степан суетится, котомку собирает, лица на нем нет: «Давай, — говорит, — мне денег, я уеду, & то они меня опять посадят...» Забрал все деньги, какие были, меня больную — два дня как родила — бросил и уехал к своим, к отцу, к матери. И ни горя у человека, ни заботушки — как я с ними, с четырьмя-то, останусь?.. И стала я опять жить одна. Молоко от коровы в колхоз сдаю — всё какая копейка на хлеб. А корова давала хорошо, так что молока, сметанки, творожка и ребятишкам оставалось. Мясо у нас — свое, куры несутся хорошо; в общем, не голодаем. Но как это всё доставалось! Каких забот, каких сил требовало!.. Приходит от Степана письмо. И о чем, представьте, у него го­ лова болит?.. «Как там Матвей? Не подал на меня в суд?» Даже не спросил, не поинтересовался, как я тут живу, хлещусь, нет, он — о своей шкуре только... А Матвей мне сказал как-то: «Я бы, — говорит, —- посадил Степку, да тебя, Дарья, твоих ребятишек пожалел...» Но и отцу с матерью, видно, не нужен был Степан, гнали они его обратно, и месяца через два — через три он опять явился. «Что ж ты, — спрашиваю, — там не остался? Зачем приехал?»