Сибирские Огни № 008 - 1991

На заводе тогда было строго — попробуй опоздай на работу или усни в ночной смене!.. Меня поставили контролером, в отдель­ ной кабине я проверяла радиоприемники и передатчики — работа­ ют они или не работают. И вот, помню, ночная смена, весь стол передо мной заставлен приемниками. Я их проверяю, проверяю, а глаза мои слипаются, голова сама собой к столу клонится, сижу и клюю носом. Ущипну себя, холодной водой сбегаю умоюсь, и — нет, отяжелела моя голова, не слушается. Под утро облокотилась на стол и как провалилась... А тут, на беду мою, мастер с директором и парторгом идут с проверкой: как люди работают? Заглянули и ко мне в кабину, а я сижу и сплю. Мастер тихонько ногой толкает мою ногу и говорит: «Это у меня дети работают...» Я подняла голову — батюшки светы! Стоят трое, смотрят на меня, и кто головой качает, кто вздыхает... Ну я — скорее, скорее — за работу, вот, думаю, стыдобушка-то, вот сонная тетеря!.. Когда кончилась война, мне дали отпуск, и я поехала в свою родную деревню, к маме, к сестрам—попроведать. Тятеньки нашего к тому времени в живых уже не было. Последнее письмо от него пришло в сорок третьем, и были в нем, как сейчас помню, такие слова: «До свидания, моя жена Поля и мои дети. До свидания, которого, наверно, больше не будет. Направляют нас под Орел, а там, говорят, такое заварилось, что никто еще живым не воротил­ ся...» Будто у него сердце чуяло... Долго не было никакой весточ­ ки, а потом пришла похоронная. Приехала я на родину аккурат в сенокос. Теплынь, в огородах все поспевает; травами, цветами, бором сосновым напахивает... Но село свое я вроде как не узнала: дома состарились, скособочились, городьба повалилась, народ весь обносился, только и обновок, что на ребятишках солдатские ремни, пилотки да штаны галифе не по росту. Это у кого вернулись отцы-калеки да старшие братья. Но сколько их вернулось-то!.. Обезмужичело село, обессилело. Почи­ нить, поправить, подновить себя и то не может, не то, что какую новую стройку начать. Нет семьи, которая не потеряла бы кор­ мильца, а то и двоих, троих... И всё-таки сенокос... С самого утра мимо наших окошек люди едут в поле, едут на телегах и на бричках, в которые запряжены не кони, а быки-тихо­ ходы. Едут всё больше бабы да девчата, и как могли, принаряди­ лись, надели всё чистое, головы белыми платочками повязали. Страсть как захотелось и мне на покос. Мама достала из сво­ его, девичьего еще, сундука чистую станушку, это такая рубаха: верх и рукава — из ситчика, а ниже груди подшита длинная юбка из домотканого полотна. Достала еще верхнюю юбку, косынку, а на ноги, говорит, вот тебе черсчки, обуточки из самодельной ко­ жи, — не жарко в них, и ноге Мягко. Обула, одела меня — я хохочу: так непривычно мне в старо­ давнем деревенском! И поехали мы с сестрами и другими девками на покос. А косили сено уже не первый день, — косили вручную и кон­ ными косилками, и вот мы приехали сгребать те валки, что успели подсохнуть. И как же мне понравилось на покосе! Лес на краю лужка стоит, речка излучиной синеет, ягода клубника из травы бочком красным манит, а от подсохшего сена такой дух, что голо­ ва пьяной становится.