Сибирские Огни № 007 - 1991

«Вот это хорошо, душу греет, — отозвался он, к примеру, по прочтении моего венка сонетов, — а это — от лукавого, заумь ка­ кая-то... Надо твердо усвоить: художественное слово уже потому емко и весомо, что непременно определено на свое место. И так во всем — в сонете ли, в повести... В противном случае грош ему цена, а славословие, как таковое, вообще не имеет смысла, если, конечно, судить о творчестве с позиций подлинного творца». В письмах содержались и не менее существенные замечания о других слагаемых писательского мастерства. Они давали повод пригласить Константина Дмитриевича на флот для проведения за­ нятий с членами нашего литобъединения, что соответствовало же­ ланию писателя, но не было осуществлено в связи с ухудшающим­ ся состоянием здоровья. «А знаешь, что я посоветовал бы вашим (флотским) литерато­ рам в первую очередь? — поинтересовался он в одной из послед­ них бесед со мной. — Всерьез писать только о познанном доско­ нально. Лишь при этом условии, говоря воинским языком, возмож­ на строго прицельная стрельба словом в «яблочко». Без таких точ­ ных попаданий нет собственно художественного письма». Разговор о «прицельно-точном», правдивом слове, помнится, кос­ нулся цензурных ограничений. «Что бы вы посоветовали молодым авторам в этой связи?» — поинтересовался я. «А того же, что и себе, — был ответ. — Писать четверть-правду или полу-правду безнравственно. И подтверждать это нам, прегра­ дам вопреки, положено на своих рабочих местах, и не где-то на стороне, так сказать, в демонстративной конфронтации. Словом, мужество требуется, мужество». Эта же мысль более определенно выражена в связи с конкрет­ ными событиями в опубликованных ныне дневниковых записях Константина Дмитриевича (см. «Правду» от 31 октября 1988 г.): «...Анатолий Кузнецов, стало быть, не любил Родину и свой на­ род. Я и без него знаю, что написать три антисоветских романа при пяти верноподданных значительно легче, чем написать один «возможный» к публикации «Чертов палец». Я знаю это потому, что положил жизнь на это. Еще бы! Пожалуй, за «Момича» и за «Это мы, господи!» я получил бы денег больше, чем Кузнецов, но...» Не могу не высказать предположения, что приведенная запись сделана была в непосредственной связи с предполагавшимся вы­ ступлением писателя перед членами нашего литературного объеди­ нения. А вот и другой пример отеческой озабоченности Константина Дмитриевича обо мне при следующих обстоятельствах. Был у меня порыв — уволиться с флотской службы. Причина? Столкновение с крайне властолюбивым и тщеславным начальником, позволявшим себе самовосхваления при заметном принижении личного достоинства подчиненных. Узнав об этом, Воробьев встре­ воженно запросил: в чем именно заключались «отклонения шефа от нормы», уточнил — давался ли отпор его неуставным наскокам и прочее и прочее, а затем написал мне буквально следующее: «...Не горячись. Идею твою насчет демобилизации не одобряю. Почему ты думаешь, что, уйдя в «шпаки» (на гражданку), ты Об­ ретешь вдруг все то, о чем тоскует твоя пиитическая душа?.. Но ведь глупое, самодовольное, чванливое начальство есть везде. Между прочим, я заметил, что начальник в погонах сносит­ ся значительно легче, нежели кретин в штатском. Эти вообще по