Сибирские Огни № 007 - 1991

вало уставным требованиям и чего, по мысли автора заметок, не должно было быть. Автор публикации не утруждал себя никакими другими доводами и делал вывод о... противопоставлении младших старшим военным, а повесть характеризовал как воплощение «од­ ноклеточного» упрощенного гуманизма. Такое лжетолкование «Крика» не могло не возмутить Воробь­ ева. Я позвонил ему с намерением морально поддержать, но, к счастью, благоразумно умолчал в разговоре об очернительских за­ метках, узнав, что Константин Дмитриевич их не читал. Зато из целого ряда изданий непосредственно, в его адрес по­ ступали тогда не менее раздражающие, непечатные заключения о рукописях. Особенно досадными и огорчительными были безапел­ ляционные назидания «более осмотрительно освещать фронтовые реалии во избежание натурализма». Как-то один из рецензентов, имевший о войне «лубочное пред­ ставление», распространился в своем письме-рецензии о целесооб­ разности «просветленного батального фона», ради, как он выра­ зился, избежания дегероизации положительных образов. «Чем, скажи, ответить на такой пассаж? — недоумевал Констан­ тин Дмитриевич, зачитав мне развязную по тону рецензию. Ответ у него, чувствовалось, был готов: «Только верностью самому себе. По-воински присягал и присягаю правде жизни не изменять. Нель­ зя. Не могу иначе». Под острым углом предвзятости рассматривали многие рецен­ зенты и последующую повесть фронтовика «Убиты под Москвой». Как известно, в ней рассказывалось о роте кремлевских курсантов, попавших в окружение черной осенью сорок первого года и драв­ шихся до конца исключительно мужественно и самозабвенно. Не­ что рыцарское, романтическое было свойственно их душевным по­ рывам, чего не заметили или не хотели замечать некоторые кри­ тики. К примеру, явно извращала сам авторский замысел амбициоз­ ная и уничижительная в оценках статья Г. Бровмана «Правда ис­ торического оптимизма». «...Возьмите повесть К- Воробьева «Убиты под Москвой», — пи­ сал критик. •—• Что это такое? Мрачный реестр страданий, ужасов и смертей... Изуродованные тела, оторванные руки, искалеченные жизни... Вы здесь не найдете ни товарищества по крови, ни фрон­ тового братства, ни памяти о близких, оставшихся в тылу, ни мыс­ лей о земле, которая тебя вынянчила...». Грубой фальсификацией были эти обвинения автору-фронтови- ку, ибо в «Убиты под Москвой» все упомянутые нравственные цен­ ности заключены в самих самоотверженных действиях мужествен­ ных защитников столицы, тогда как критическая трактовка «исто­ рического оптимизма» предполагала явно гипертрофированное —* декларативное и лозунговое — их выражение. Нельзя сказать, что эти или подобные выпады недоброжела­ телей писатель игнорировал. Нет, критические стрелы ранили серд­ це («Оно не защищенное»). Однако ранили, как я заметил, менее болезненно. В этом убеждают и воспоминания самого Воробьева об этапной для него встрече с А. Т. Твардовским. «Вы сказали не­ сколько новых слов о войне... Повесть мы решили печатать», 1—■ заключил тот по прочтении «Убиты под Москвой» и предопределил тем самым последующую безоглядно-уверенную поступь зрелого прозаика по тернистому пути воспроизведения суровейшей правды не только грозовых-лет войны, но и коллективизации, и даже 20-х годов,