Сибирские Огни № 007 - 1991

честно говоря, сожалею, что нет рядом суровых и умных рук, так как, очевидно, я щедр на отпущенные нам дни... Предложение Ваше участвовать в «Страже» для меня чрезвы­ чайно лестно и заманчиво, я ведь горжусь нашими отношениями, но вот тематика! Перерыл я все, что написал, что подготовил для сборника, и впал в уныние — нет «тематики»! И все же, с тайной надеждой на Вашу благосклонность, решил предложить Вам «Вражьи тропы». И рассудил так: вы — Страж Балтики, а ведь это не только неоглядная ширь пустынного моря, как. говорят поэты. Это, очевидно, в узком смысле, конечно, города и веси Литвы, Латвии и Эстонии, и морякам небезынтересно знать о происходящем там в одной из волостей, скажем. Разумеется, я далек от мысли, что мой рассказик осветит грандиозное событие,— тут и романа мало (особенно, если он плохой), но все же в ка­ кой-то мере это—правдивое (определение М. А. Шолохова) слово... Что же касается дальнейшего, то я буду искать случай уце­ питься за подходящий сюжетец... А в Литинститут Вы поступили? Заочно?.. Желаю Вам всего доброго. К. Воробьев». Итак, требует пояснения ссылка автора на Шолохова. Михаил Александрович читал эту вещь, посвященную литов­ ской деревне. Оценка ее была «самой жесткой», с чем, по сути, и согласился Воробьев, выделивший в письме поучительнейшее для себя шолоховское уточнение: «...все же в какой-то мере это — правдивое слово». Рассказ в последующем совершенствовался как достоверное свидетельство хуторских драм и трагедий первых послевоенных лет. Напечатать его в обновленном, расширенном варианте оказа­ лось еще более сложным делом, и Шолохов, узнавший об этом, вы­ разил готовность лично отредактировать рукопись и тем самым снять бесчисленные «вопросы», возникавшие у издателей в про­ цессе производства. Однако было это позже. Тогда же, в конце 1955 года, Воробьев особенно остро чувствовал образовавшуюся вдруг «пустоту близ себя в кругу литературной братии». Не было выхода его рукопи­ сям в печать, недоставало хотя бы того же дружеского участия, о чем и свидетельствовали его тогдашние настойчивые телефонные звонки в мой закрытый флотский гарнизон. Помню, мы договорились во что бы то ни стало «лицезреть друг друга при первой возможности». Встреча, увы, отодвигалась по независящим от меня служебным обстоятельствам, и тогда Во­ робьев прислал мне свою фотокарточку с уточнением в автографе («по партизанскому обыкновению») собственных опознавательных примет на непредвиденный встречный случай: «...Посылаю Вам снимок — плохонький, мутный. Но иных нет. Есть все из бытности моей офицером, тоже старшим лейтенантом, но пехотным. Отличительные черты и приметы мои: высокий, как дядя Степа, худой... Жаль, что не сможете приехать к нам на праздники. И жаль, что к вам не пробраться... Ну-с, будьте живы и здоровы, ищите возможность притопать ко мне. Обнимаю. К. Воробьев». И вот первая встреча. В Вильнюсе. На перроне железнодорож­ ного вокзала. Опознаю его не только по гвардейскому росту и ху