Сибирские Огни № 007 - 1991

писал автору пространное объяснение и получил следующий отпет от 4 апреля 1955 года: «...Шлю Вам сердечное спасибо за письмо и за оттиск «Под­ снежника». Вы, конечно, знаете, что все начинающие писатели очень похо­ жи на влюбленных — немножко эгоисты и чрезвычайно чувстви­ тельны к объекту любви своей. Поэтому я испытал прямо-таки ра­ дость от Вашей фразы: «без существенных изменений». Но должен сказать Вам, что те немногие исправления, внесен­ ные Вами в рассказ, совершенно необходимы... Например, слово «пацан» пошловато и маловыразительно в устах партизан. А «па­ рень» просто необходимо тут, ибо слово это несет нужную смыс­ ловую нагрузку, да и благозвучнее. Так и везде. Отсюда мораль — нужно править начинающих, хотя они и похожи на влюбленных. Вынужден наговорить вашей газете комплиментов — вы поис­ тине носители замечательных традиций по отношению к автору, традиций почти забытых не только редакциями наших газет, тол­ стых и тонких журналов, но и Союзом писателей... Не оттого ли скучны и серы многие наши газеты и журналы? Спасибо же Вам за сбережение этих замечательных традиций. Желаю Вам никогда не отступать от них... С дружеским приветом К- Воробьев». Конечно же, подчеркнутое значение флотской газеты как носи­ тельницы «замечательных традиций по отношению к автору» было преувеличением. Авторская обида угадывалась и в строке: «Отсю­ да мораль — нужно править начинающих...». Между тем, ровно че­ рез год в Вильнюсе вышел из печати первый сборник молодого прозаика. Раскрыв подаренный мне авторский экземпляр, я нашел рассказ «Подснежник» и убедился: в повествовании сохранена именно наша, газетная редакция. Вложенная в книгу открытка оказалась приглашением к личному знакомству («...приглашаю, благо повод подходящий — книжкин праздник»). Другое письмо Константина Дмитриевича по поводу обуслов­ ленной, но не состоявшейся нашей встречи, датировано 3 сентяб­ ря того же года. В нем обозначены некоторые из тем, занимав­ ших писателя при всех наших последующих встречах и беседах. Это касается прежде всего творческого самоанализа. Воробьев, как автор, осознавал себя ответственным за абсолютно непогрешимую, художественно достоверную передачу любых, даже самых ужасаю­ щих реалий, и в этом не допускал компромиссов. Упомянутый в письме М. А. Шолохов являл ему в этом образцы для подражания. Вот те воробьевские странички: «Здравствуйте, уважаемый Михаил Андреевич! Прежде всего: Вы совершенно напрасно, до обидного зря не сошли в Вильнюсе и не заглянули ко мне. Ну с каких это пор российские моряки... стали считаться временем и пренебрегать дружбой сухопутных литераторов? И если что извиняет Вас, так это Ваше письмо — я ему искренне обрадовался. Да, Вы правы: я чертовски загружен всяческими делами и по­ этому заслуживаю снисхождения. Понимаете, в октябре истекает срок сдачи мною рассказов для сборника, запланированного в местном издательстве. Застрял на одной вещи — злой, интересной, но несколько скользкой. Очень хочется закончить вещь, и не знаю как... Я подумал: да не лентяй ли, что по целым дням мурыжу (нра­ вится Вам это слово? По-моему, оно очень весомо!) страничку рассказа. Не потому ли несколько успокоился на свой счет, хотя,