Сибирские Огни № 006 - 1991

края нормальной жизни. Он и теперь, наблюдая се бессменную вахту на «голубом экране» и на страни­ цах большинства газет и журналов, воспринимает ее галдеж с терпеливой укоризной: мели, Емеля, твоя неделя... Она глаголет в основном для самой себя. Правда, размноженная за десятилетия на конвейере образованщины, она неимоверно разрослась, из зам­ кнутого «ордена» превратившись в огромное и неук­ люжее расчленившееся полу: полу-интеллигенцию, полу-общество, полу-класс, наполовину развращенное, наполовину неудовлетворенное, от полумерности своей ищущее полноты и не знающее, где и как ее искать. Народное чувство связывает интеллигенцию с ины­ ми качествами. Как ветвь национального сознания она должна была пойти от Сергия Радонежского, Феофана Затворника, Серафима Саровского, Державина, Карам­ зина, Пушкина, Хомякова, Киреевских, Аксаковых, за­ тем подхватиться от Достоевского, Даля, Фета и Тют­ чева, от Иоанна Кронштадтского и оптинских старцев, от ученых Павлова, Менделеева и Ключевского... при­ шлось бы называть многих. И она, эта ветвь, пошла и подхватилась, существуя негромко, неназойливо, до­ мостроительно и домопитательно — от семьи до госу­ дарства. Мы, к стыду своему, знаем ее и не знаем. Те­ ми именами, тем направлением нам уши прожужжа­ ли, а на эти всегда накладывалась тень подозрения, то одного, то другого, но чаще всего в доморощенно­ сти и узости. Стоило упомянуть в обществе Хомякова, Случевского, Леонтьева, Данилевского... — и как бы затхлость с этими именами из тебя исходила, дурной дух не сумел удержать. У нас это издавна: своя своих не познаша. Еще и слово «интеллигент» не проросло в России, а направле­ ние, связанное с этим понятием, жило и теплило жизнь, вбирая в себя духовное и мирское, учительное у одного и отзывчивое у другого. В нем словно бы свершалось таинство брака между мирским и духов­ ным, русский доморощенный ум, как, впрочем, и по­ ступок, не могли тогда не находиться под сенью духа. Россия, как известно, вся вошла в храм. Когда слово пришло и было оседлано для целей противоположных, чем отечественное сознание, оно, слово, как бы само не согласилось с уготовленной ему участью войти в политический словарь и попросило нравственного убе­ жища. Это не единственный случай, когда язык про