Сибирские Огни № 006 - 1991
— О* и пляшет! — слышали ми о нем. Но видеть не видели. На танцплощадку нас не пускали. А во дворе он не плясал. Не долго он тогда пробыл на свободе. Пару раз сбацал на танцплощадке «Цыганочку» — и испарился. Но мы его не забыва ли. И вот после очередной отсидки Кыла снова вернулся. Теперь- то он от нас не отвертится. Как уж там Юрка договорился с ним, что он нас «примет», но только мы все были рады и не находили себе места в ожидании его. И вот он — Кыла! — в блестящих прохорях с голенищами гар мошкой, с фиксой во рту, с жиденькой челкой, в рубахе нараспаш ку, чтобы все видели наколку на груди — сердце, пронзенное кин жалом, и отсюда делали вывод, какой он масти. — У-у-у! — загудели мы, приветствуя К.ылу. Его лицо от северных ветров и метелей было жестким, как пло хо выделанная кожа, с отдушистостью на щеках, на лбу — может, от угрей, а может, еще отчего-то. — Ы-ы-ы! — улыбался Кыла, пожимая нам руки. — А я вот с Воркуты. На побывку... «Живет же человек! — завидовали мы ему. — Овчарки, вышки, часовые. А тут гоняешь весь день футбол или играешь в чику. И ничего не видишь больше. Даже наколок ни у кого нет». Чувствуя наше состояние, Кыла сплевывал себе под ноги угол ком рта и, чтобы еще больше понравиться нам, спрашивал, как бы приближая к себе: — Налима помните? — Помним, — кивали мы. — Зарезали в прошлом годе. Ссучился. А Паруса при побеге шмальнули. Налим и Парус тоже были с нашего двора и несколько лет назад пошли по одному делу с Кылой. Но это было не главное. Главное начиналось чуть позже, когда кто-нибудь из нас просил: — Кыла, сбацай. А Кыла ждал этого момента, но вроде как не дослышав, про пускал просьбу мимо ушей, и только на второй или на третий раз, в зависимости от того, насколько у него хватало выдержки, он, наконец-то, внимал ей и, выйдя на середину крыльца, начинал «Цыганочку». Вначале медленно, плавно, раскинув руки и выпятив грудь, он делал несколько кругов, рассыпая редкую, но четкую дробь каблуками. Потом вдруг останавливался на мгновение, как бы проводя границу этой остановкой между выходом и основной частью, и, молниеносно выдав каскад замысловатых шлепков по груди и по коленям руками, взвизгивал и начинал уже в темпе откалывать номера — один неправдоподобней другого, приговари вая при этом: — Эх, раз! Еще раз! Еще много, много раз! То носками, то каблуками, как барабанными палочками, он вы стукивал такую звонкую и рассыпчатую чечетку, что, глядя на него, сердце замирало от восторга и ноги сами по себе начинали под прыгивать на месте. Кылина голова, как гайка, то поднималась горделиво кверху по резьбе, того гляди, отделится от шеи, то завинчивалась до самых плеч. Так плясать в городе никто не мог. С Кылы катился пот градом, а он бацал и бацал, подергивая плечами, головой, всем те лом, словно рассказывал о своей жизни, о зоне, о корешах. И бы ло в этой пляске что-то разгульное, необузданное и дикое. И в то же время привлекательное. Из окон дома выглядывали соседи,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2