Сибирские Огни № 006 - 1991

А Кылин отчим смотрел в окно на то, как избивают его пасын­ ка, и улыбался: может, думал, что это все понарошку, как у них с Кылой; а, может, это доставляло ему удовольствие и он думал: не мне же одному покалеченным быть за кражу. После этого случая Кыла прекратил красть кошельки, но не по­ тому, что испугался, а потому, что понял: он еще и не на такое способен. С запада приходили эшелоны с победителями. Смех. Музыка. Слезы. Фронтовики все в орденах, боевые. Кто был местным, шел домой в сопровождении плачущих от радости родных и близких. Те же, что еще не приехали, открыв настежь двери вагонов, предлага­ ли велосипеды, аккордеоны, всевозможные тряпки. О прибытии эшелонов узнавали заранее. И поэтому, когда они прибывали, на станции было много народу — одни встречали родных, другие на­ деялись встретить, третьи — чтобы по дешевке приобрести трофеи. За пять-десять минут, пока стоял эшелон, у одних оказывались деньги в кармане, у других — покупки. Стал появляться на станции и Колька. Зырк-зырк по сторонам — и под вагон. Притаится возле колеса и сидит пережидает по­ следние минуты стоянки эшелона. Над его головой из вагона сви­ сают ковры, кофты, платья. Идет последняя минута. Еще секунд десять-пятнадцать — и все это исчезнет со станции. Кыла в полу­ согнутом состоянии делает рывок вперед, хватает из-под вагона какую-нибудь тряпку — и бежать, но не вдоль железной дороги, а поперек, под вагонами. Попробуй догони его! А тут и эшелон тро­ гается. Вслед Кыле летят угрозы, матерки, а иногда и пули. От­ куда знать фронтовикам, кто их там ограбил — пацан или взрос­ лый. И вот он несет домой то кофту с какой-нибудь фрау, то брюки, в которых, быть может, хаживал сам Геббельс или Геринг. Во дворе его встречает мать. — Где взял? Украл? — Бойцы подарили, — не смущаясь, врет Колька. А соседи видели, что и как, но молчат. Матерым стал Кыла. Но вскоре его поймали. И оказался Кыла на Урале в детекой колонии. Пока он мужал там, мы здесь подрастали, слушая о нем во дворе рассказы соседок: — Ох и бедовым был. На ходу мог побрить любого, — чаще всех вспоминала его тетя Дуся Обогрелова. — А помните, как он у меня пимы украл, — поддакивала ей бабка Кутя-кутя. — Вынесла я их кучу на крыльцо и стала выби­ вать из них пыль. Возьму по пиму в руки — хлоп, хлоп друг о дружку. И кладу сбоку. А когда последнюю пару стала класть, глядь — а пимов-то нет. На глазах исчезли. А некоторые преувеличивали: то припишут ему магазин, кото­ рый обворовали уже после того, как Кылу посадили, то сберкассу. И все это говорилось о нем беззлобно, с удивлением, с тепло­ той. А так как мы с Кылой не общались, а только слышали о нем, то его имя со временем в нашем воображении стало вровень с именами Чапаева, Буденного. Только Кыла был нам ближе, пото­ му что жил в нашем дворе. Из детской колонии через два года он вернулся уже взрослым, а мы все еще оставались детьми. Когда Кыла шел по двору, то на него со всех сторон смотрели глаза — любопытные, испуганные, настороженные. А мы, малолетки, тем более трепетали при виде его. Ведь он для нас был героем. Но Кыла тогда не замечал нас.