Сибирские Огни № 006 - 1991

Читаю: «Георгий! С тех пор, как я бросила тебя, в твоей жизни, передают мне, ничего не изменилось, — писала, видно, бывшая же­ на. — Те же нескончаемые ожидания публикаций, те же мизерные гонорары, которых тебе даже на новые портки не хватает. Отсюда вывод: я оказалась права. И прошу больше меня не винить. Пора и тебе убедиться в том, что славой сыт не будешь. К сему Агла- ида». — Не Аглаида, а оглоедка! — стукнул кулаком по столу Лох­ матый. — Вот и еще одной шкуре оставили его. Может, уже и поженились. Давай-ка, — говорит Лохматый, — напишем ему записку, извинимся. Да-да. Так и сказал. Лохматый — он справедливый. Помню, слышь ты, обчистили мы хату у одного директора кафе, а его вско­ ре сняли. Ну и запил он с горя. Так Лохматый его похмелял не­ сколько раз. Да не отравой, которой травят трудящихся, а конья­ ком. А раньше еще, на зоне, случай был. Солдат с вышки шмаль­ нул из автомата в запретке кота. Да не насмерть. Ну, кот и при­ полз к нам в бытовку весь в крови. Мужики хотели добить, а Лох­ матый не позволил. Целый месяц возился с ним — и выходил. А потом ментам же на вахту и продал за пачку чая крыс ловить. Так что вы уж поверьте мне — Лохматый справедливый. Ну, а обо мне и говорить нечего — сами знаете. Краду только там, где есть, что украсть. А у шелупони всякой, наподобие этого поэта, — ни-ни. Чего обижать обиженных? И вот, значится, мы ему записку: «Гоша! Мы туточки передох­ нули у тебя. Так уж ты, голубь, извиняй нас. А это, — оставили мы ему на столе четвертак, — тебе на ремонт двери и на помин советской литературы». Я, конечно, был против четвертака. Привыкнут, думаю, и не будут квартиры закрывать, чтобы мы им четвертаки оставляли. А где на всех наберешься? Но Лохматый настоял. Прикрыли мы, значится, поплотнее дверь, и пошли на вокзал. На душе светло от благородного поступка. Мало того, что ничего не взяли, так еще и оставили. Приедет, бедолага, со своего семи­ нара, а у него на опохмел есть. Если, конечно, его Марья Евгень­ евна по пути не заклеила окончательно и он не приедет с ней. А то и четвертака не увидит. Бабы — они такие! Только я подумал про Марью Евгеньевну, глядь вперед — и вот она сама. Стоит у вокзала. — Сюда! Сюда, соколики! — машет нам рукой. Меня аж в жар бросило: откуда, думаю, она здесь? И Лохма­ тый заметался — глаза то туда, то сюда. Делать нечего — идем к ней, как кролики в пасть удаву. Неужели, гадаем, вместе с поэтом возвернулась? — Вот они, мазурики, — раскинула она руки, будто собиралась обниматься. — А я жду — не дождусь вас какой уже час. А на лице улыбка — змеиная, едкая. Той Марьи Евгеньевны —■ как не бывало. — Думала, на автобусе укатили из города. Ан нет. Вышло по- моему, как я хотела. На вокзал вернулись. Я же вас сразу выку­ пила, соколики, — пошла вдруг она ботать по фене. —■ Одному ручку, другому ручку — а вы и затрепыхались, как ерши на удоч­ ке. Стало быть, «кулачковой дунькой» довольствовались продол­ жительное время, а баб и в глаза не видели. Особенно Коля Пет­ ровский, — назвала Марья Евгеньевна имя Лохматого. — Да и волосенки — хе-хе! — только чуть подросли. Ну, думаем, хана нам. Лягашка,