Сибирские Огни № 006 - 1991

мость до уничтожения обеих сторон. Так оно в сущно­ сти и произошло. Вот почему ни старик Державин, поднявшийся до небесной прозорливости и высоты в оде «К богу», ни Ломоносов, объявший своим умом и душой почти все науки и искусства, ни мудрейший патриарх русской поэзии Жуковский, ни Карамзин, свершивший вели­ кий подвиг жизни одной лишь «Историей Государства Российского», ни другие, высоко почитающиеся в святцах отечественной культуры, — интеллигентами считаться никак не могут: они не бунтари, а целители национальных язв; не хулители, а работники на ниве просвещения; не агитаторы, а доброхоты мысли. И уж тем паче не выйдет отнести к интеллигенции сла­ вянофилов, даже славнейших и умнейших из них (Хо­ мяков, Аксаков, Киреевские): не тот фасон ума и ве­ ры. Они соглашались для оздоровления и облагора­ живания национальной действительности принимать лучшее от других, но не губить лучшее у себя, говори­ ли о необходимости восприятия под началом своего и, конечно, решительно не соглашались с вытеснени­ ем и оплевыванием своего. Да и где, в каком состо­ явшемся культурно и духовно народе, могли с подоб­ ным согласиться?! Однако и это — что народ наш со­ стоялся — интеллигенция ставила под сомнение. П. Чаадаев, один из первых «западников», писал — слова эти сейчас вновь вздымаются над входными воротами России: «Глядя на нас, можно бы сказать, что общий за­ кон человечества отменен по отношению к нам. Оди­ нокие в мире, мы ничего не дали миру, не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей чело­ веческих, ничем не содействовали прогрессу челове­ ческого разума, и все, что нам досталось от этого про­ гресса, мы исказили». Если следовать этой логике, русская интеллиген­ ция была первым вкладом в прогресс. Но зато каким! До нее ничего похожего в мире не водилось и до по­ добной жертвенности самые фантастические пред­ ставления не поднимались: всю себя на алтарь разру­ шения своей страны во имя прогресса. «Отрицание — мой бог», — гордился Белинский, й продемонстрировал это блестяще в громогласном письме к Гоголю, для которого уже тогда (1847 год) «просвещенная» публика была настолько подготовле­ на, что оно ходило в списках по всей России. Хотелось