Сибирские Огни № 006 - 1991
Волк драный! Опять продулся!.. — то в одном конце двора, то в другом слышался женский крик. Тюня уже мысленно прикидывал, куда он потратит выигрыш, если фортуна не повернется к нему задом и к утру он не профу- кается, как бывало уже не раз на посмешище всему оврагу, до трусов. А если масть и дальше будет катить, как сейчас, то, гля дишь, через неделю у него появится машина, дача и заживет он, как Иван Иванович, директор продовольственного магазина, у ко торого Тюня работал одно время грузчиком, а потом сплавлял ему иногда ворованное за бесценок. От этих мыслей Тюня и сам с каждой выигранной партией на чинал все больше и больше походить на Ивана Ивановича. Плечи его выравнивались, взгляд становился уверенным и сосредоточен ным, что давалось ему непросто из-за раскосости глаз, которые так и норовили объять необъятное — один все время косился на дом деда Пантелея, где уже давно поблескивал на дверях медный та зик, который дед вывешивал как условный знак того, что свежая самогонка ждет клиентов, другой — участвуя в игре, успевал ша рить по противоположной стороне оврага, где чаще всего появля лись чужие люди, притягивавшие, как магнитом, к себе Тюню. И хоть разорвись на части — и к деду Пантелею хотелось бежать, и жалко было упускать добычу, и игру нельзя было бросать на са мом интересном. Тут еще жена за спиной, как сова, и зыркает по лупьяными глазищами — она-то уже успела сбегать к деду Пан телею, а теперь, болея за муженька, заодно зорко следила, как бы он не припрятал от нее выигранного. А когда Тюня продувался, она больше всех орала: — Обманули, сволочи! По миру пустили! У Бульдозера благоверная в его дела не лезла, как, впрочем, и он в ее, хотя своим присутствием поддерживала — то спорила до хрипоты с соседками, то докапывалась до какой-нибудь пришлой: — А ты чего сюда приперлась, шалашовка! Мало тебе вокзала, так еще и овраг подавай! Хотя и сама была из таких же пришлых, только пригретой Бульдозером в один из благополучных вечеров, когда ему посчаст ливилось выйти из-за стола с полными карманами денег, которые он на следующий день все-таки просадил до копеечки, хоть и ус пел почувствовать себя Рокфеллером и помечтать наедине с самим собой: «Гагры, вино, женщины... А он налево и направо сорит деньгами. Красота!» Эти самые Гагры и то, что он — Рокфеллер, у него всегда стояло в голове, когда он был в куражах. И тогда ему становилось стыдно за свои напольные весы и за раскладной стульчик — до че го, мол, докатился, имея в кармане такие деньги. Ну, а о Лепене и говорить много нечего — этот был без фанта зии, приземленный, и слишком не обольщался, даже если и выиг рывал иногда, понимая, что жизнь состоит не только из счастья, но и из горя. Да и понимать-то тут особенно нечего — достаточно взглянуть на тех, кто толчется здесь рядом, вокруг картежников: одни женщины плакали навзрыд — мужья все до нитки спустили, даже собственных домов, сукины дети, не пожалели, другие — улы бались. Их сегодня не коснулось это. В какой группе через час окажешься сам — только богу известно, в которого хоть и не ве рил Лепень, но предпочитал казаться верующим, когда разгадывал сны. Да много ему и не надо было: первую бы группу инвалидно сти приобрести, так как вторая у него уже была. И поплевывай тогда в потолок. А на остальные бы деньги заказал памятники
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2