Сибирские Огни № 005 - 1991

также не сразу облекается в свой образ, чувствуется лишь чье-то пастырское присутствие среди всех других, чье-то покровительство, и только после установления определенного чина души он, давший им прежде от себя, ими же и становится собой, проступает соб­ ственными чертами и именем. Человеческая душа не может быть необитаемой: из чего-то ис­ ходящей из нее энергии браться нужно. Но рядом с великими по­ койниками, рядом с согнутыми от бремени родительства отцом и матерью и рядом с примерными судьбами из настоящего там посе­ ляются воспоминания, поступки, картины природы, про которые не напрасно говорят, что они западают в душу, родные слова и напе­ вы — целый мйр, собранный из самого лучшего и святого, трудя­ щийся под покровительством того, к кому он тяготеет. Без Сергия Радонежского русская душа не полна, не окормлена до полной меры сытости, когда она может окармливать других. При всем множестве любимых и почитаемых в нашем народе свя­ тых Сергиева святость несколько особого сложения — сложен­ ная из русского представления о своем идеале. Тут народ сам рас­ судил и, приняв житие Преподобного, лучше всего отозвавшееся народному призванию, узнав в нем свой чаемый образ, направление своих трудов, он и от себя добавил ему там, где сужено было од­ ной жизнью, и своей крови влил, чтобы не приустать ему от хож­ дений по многим молитвам, и, веками к нему припадая, дотворил Сергия до полной свойственности, до обращения к нему из празд­ ничного канона в постоянное излияние чувств. К Сергию народ не мог охладеть, это значило бы отказаться от самого себя. В самые тяжкие для общей нашей судьбы моменты в русском сердце слы­ шался его участливый голос: «Не скорби, чадо». Борис Зайцев в 20-м веке попытался преступить черту возмож­ ного и взращенные в нем чувства оборотить в сторону того, кем они были посеяны: «О, если б его увидеть, слышать. Думается, он ничем бы сразу и не поразил. Негромкий голос, тихие движения, лицо покойное, святого плотника великорусского. Такой он даже на иконе — через Всю ея условность — образ невидного и обаятельного в задушев­ ности своей пейзажа русского, русской души. В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты и несрав­ нимое ни с чем благоухание России. Все — возведенное к предель­ ной легкости, чистоте». Удивительно, что описанное в рассказе Ивана Шмелева «Кули­ ково Поле» я на Поле же Куликовом и услышал в самый канун 600-летия битвы, поздним вечером перед праздником Рождества Богородицы, под покровом которой князь Дмитрий добился побе­ ды. Услышал от своего товарища, с которым приехал на Поле, а он, рассказывая, и не подозревал, что передает Шмелева: талант­ ливая эта русская душа, отлученная от Родины, была даже нам недоступна и открылась вместе с книгами совсем недавно. Но он не Шмелева и передавал, не рассказ, а событие, составившее рас­ сказ. Рассказ проникновенный, светоносный, но и событие само по себе, вне пера, что называется, «святится». Я выслушал его под ночь и так живо представил местного крестьянина (у товарища это был крестьянин), нашедшего в день Дмитровской субботы, установленной навеки для поминовения пав­ ших на Поле Куликовом, большой медный крест по дороге, и тут же увидел подходящего к нему старичка. Проникшись доверием к старичку, крестьянин попросил его передать свою на одку друзьям