Сибирские Огни № 005 - 1991
ему, а он меч не пожалел, хотя вещь редкая — на память оставил. А Жуковский Василий Андреевич — поэт гениальный. Только, как многие у нас, недооце ненный еще. Все пишут, мол, воспитатель Пушкина, воспитатель Пушкина. А он в чем-то пушкинские от крытия предвосхитил. Да, да! Не спорь! Помнишь: Кони мчатся по буграм, Топчут снег глубокий. Вон в сторонке божий храм Виден одинокий... Каково? А? Поэзия! Скульптура. Ни прибавить, ни убавить, всего ничего, пятнадцати слов нету. Но как подобраны, как поставлены, как пригнаны! Люб лю его. Восхищаюсь! О гитаре я спросить не успел: появилась Альби- нушка в белой свежевыглаженной кофточке, гладко причесанная,сказала: — Мама просит к столу. В кухне, на чисто вымытой клеенке, в кастрюле исходила паром рассыпчатая картошка, по тарелкам была предусмотрительно разложена капуста с аккурат ными кусочками яичницы и соленого огурчика, чай ная колбаса отдельно, тонкими ломтиками. А в трех граненых стопках налито ровно по половинке. И столько же осталось в чекушке, заткнутой картонной пробкой. Небогатое, но понятное и близкое по многим сту денческим и другим застольям голодных лет, родное, можно сказать, угощение. Чего еще человеку надо? Все есть! Абсолютно все, что надо для такого случая. — За ваши успехи! Спасибо, что пришли, — про изнесла Марья Васильевна, подняв стопку, едва на полненную. Я возразил: — Почему за мои? За ваш дом, за хозяйку... — Ты с ней не спорь, — остановил Поэт. — Она такая, она все знает. У нас полагается сперва за гостя выпить. А потом уж — по ходу дела... Мы сдвинули стопки, стеклянно звякнувшие. От выпитого вскоре чуть зашумело в голове, Марья Ва сильевна экономно налила по второй нам двоим, в че кушке осталось еще и на третий раз. Удивительно вкусными были и эта рассыпчатая картошка, и кол баса, и яичница. Да и чувствовал я себя свободно, по- домашнему, будто постоянно тут бывал,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2