Сибирские Огни № 005 - 1991

лись в мясном или курином бульоне. То были давние, даже не довоенные, а допятилеточные, времен нэпа, пельмени высшего класса. Но эти, приготовленные Надеждой Ивановной, являли собой такое совершенст­ во, такое произведение великого таланта, которое и самому-то автору не всегда удается повторить. Пельмени, плававшие в бульоне, на котором золо­ тились мелкие блестки жира, мы ели молча, сосредо­ точенно, углубясь в особые вкусовые ощущения, которые приносила эта, ни с чем не сравнимая, пища. — Позвольте вам подлить еще? — Надежда Ива­ новна сразу заметила мою опустевшую тарелку, и — раз! — она была вновь наполнена. После пельменей в застолье был объявлен неболь­ шой перерыв. Детей отправили погулять, хозяйка скрылась в кухне, а мы с Прозаиком прошли в его уз­ кую небольшую комнату со старым письменным сто­ лом, самодельными книжными полками, грубо сколо­ ченными, полумягким стулом с протертым сиденьем и железной кроватью, покрытой колючим солдатским одеялом. Вся обстановка квартиры, особенно этой комнаты, более чем скромная, даже бедноватая, настолько от­ ставала от роскошеств обеденного стола, что я заду­ мался: отчего же так? Гурманы, и все проедают? Да нет, я же бывал с Прозаиком раза два в ресторанных застольях, в излишнем пристрастии к пище, к ее тон­ костям, Прозаик никем не был замечен. Поставил цель принять меня, что называется, по-царски? Но зачем бы? Хоть я и представлял популярную в те го­ ды газету, а сам-то был всего-навсего начинающим писателем, автором нескольких рассказов в тонких журналах, не имевшим даже собственной книжки. И вдруг вспомнились мои отец и мать, мое иркутское детство, мои тетки, их мужья. Если кто-то, пусть даже по случаю, приходил в дом, на стол выкладывалось все, что было, а если чего-то не хватало, отец бежал в магазин, на базар, к соседям. Это было отчасти уже позабытое, но когда-то укоренившееся в поколениях, знаменитое сибирское гостеприимство. И вспомни­ лись, к случаю, строки поэта: «Хозяин — русский че­ ловек, последний рубль — ребром!» На письменном столе Прозаика, рядом с пласт­ массовой черной лампой, стоял гипсовый бюст Льва Толстого и лежала пухлая развернутая рукопись,