Сибирские Огни № 005 - 1991

ватый и слабый. У Одетты щечки оладушками, губки гузкой и небольшой для балерины шажок. В первом акте у нее было два малюсеньких выхода, но публика уже заметила ее и, словно бы еще не сознавая, — ждет. И снова из оркестровой ямы — труба: та-та-та-та-а-а-та... Хорошо! Все ж таки гениальная музыка, гениальная. Помню, возвращаясь из «смертельного» нашего похода, лежа на верхней полке, я пытался под грохот поезда что-то такое со­ чинить: Гремит река как поезд По воркутинской ветке, Изменчива как совесть Одилии-Одетты... и т. п. Я подзабыл в ту пору, кто из них «хорошая» — Одилия или Одетта. Теперь оказалось — Одетта. Хотя в Одилии слышался мне будто .бы и «идеал» и даже где-то «Офелия». Сегодня Злого Гения исполнял не С-й, а неизвестный дылда с негнущимся долгим туловищем; он шагал, пугающе взмахивал подшитыми тряпочными крыльями, и его суровое с ямами-морщи­ нами вместо щек лицо отдавало чем-то мужественным, грозно-во­ инственным. Шут прыгал. У него были сольные выходы и, я-то помню, роль эта всегда почиталась специфически престижной у артистов. Тог, прежний шут, как и С-й, жил в моем детском дворе. В пятидеся­ тые к нашему дому пристроили добавочную половину, и всю эту половину заселили исключительно работниками театра оперы и ба­ лета. Поэтому-то я и помнил прежнего шута, низкорослого рябого мужчину с поразительно мускулистыми ляжками. Чтобы кормить семью, он халтурил где только можно — от консультаций в школе художественной гимнастики до народного танца во дворцах пио­ неров и трубопрокатчиков. Благодаря силе своих необыкновенных ног он взвивался над сценой метра, наверное, на полтора и, когда прыгал, когда крутил всяческие паде-круа (если я не вру тут), зал просто-таки заходился от восхищения, хлопая прямо в такт его прыжкам и этому круту, а ои, словно б не замечая, — работал, работал, работал, да и всё. Сегодняшний шут повыше ростом и ноги у него потоньше. Под- скользнувшись, один разок он даже упал после прыжка, но зато он, показалось мне, совершенно замечательно улыбался своим сюзе­ ренам. Да, я улыбаюсь вам, —- говорила его улыбка, — и улыбка моя обязательна для вас, но я и поверх этой обязательности готов любить вас, потому что вы, хоть вы и мои хозяева и начальство, вы — люди, а посему-то я вас и люблю. В перерыве гуляем с дочкой по паркетному прямоугольнику на первом этаже. Публика тоже поменялась. Тех, таких, кто видел по-провинциальному в посещении «Лебединого озера» изысканное «приобщенье к прекрасному», за уплывшие тридцать этих лет, не осталось ни одного. «Приобщение» дожевывается пригородами, райцентрами в женских скособоченных на молниях сапогах, подне­ вольными солдатиками да одинаково худо одетыми (О одень их, Одетта! — упражняюсь я наобум) сиротами из интернатов и дет­ ских домов.