Сибирские Огни № 004 - 1991

которыми я жил, не то, чтобы утомляли меня... Ну, словом, мне делалось тягостно — я уходил в тайгу, в одинокое зимовье. Изредка, особенно на Теплостане, виделся со своими, где-нибудь на забытых богом зимов&ах. Порой становилось тошно, появлялось ди­ кое желание объявиться. Но это означало -— тюрем­ ную камеру. А подобное удовольствие я испытал в молодые годы. Более всего на свете я ценю свободу... Бывали минуты тоски... Когда пуля в лоб представля­ лась избавлением. Олечка, вы плачете! Ну, ну... Я же живой. Ради бога простите. Щелкнул замок. В дверном проеме показалась го­ лова Марии Кузьминичны. — Тарасик, Оле пора домой. Поздно уже... — Сейчас. Минуточку. Мы только простимся. Дверь закрылась. — Вряд ли судьба смилостивится. Боюсь, что мы больше не встретимся, — Тарас Петрович поднялся. «Ах, да, — подумала я. — Он же сказал, что по­ кидает наши края». — Ну, ангел мой, простимся. — Он протянул ко мне руки. Ни о чем не раздумывая, не спрашивая себя, хо­ рошо ли, дурно ли я поступаю, я поднялась, сделала шаг к нему и очутилась в его объятиях. Он шептал: «Милая, милая». От его поцелуев горело лицо. В эти минуты я не думала о том, люблю ли я этого челове­ ка, жалею ли. Я только потом поняла, как он мне дорог, как мне горестно, что он уходит из моей жиз­ ни, уходит в неизвестность. Шаги за дверью. — Олечка, пора, — лицо у Марии Кузьминичны заплаканное. Я плохо соображала, когда, не попадая в рукава, надевала пальто. Ночью навалилась бессонница. Мысли тяжелые, неясные, одна сумбурнее другой ворочались у меня в голове. Я лежала с открытыми глазами и смотрела на лунный блик, отраженный в зеркале. Спрашивала себя: ну, почему я не чувствую вины, раскаяния. И ничего не значит, что физической измены не было. Если бы можно было все рассказать мужу! Покаять­ ся. Но я не могу, не имею права. Ведь это не моя, а чужая тайна. Все возвращалась мысль: не оправды­ вает меня, что я знаю об изменах мужа. Ведь в те ми­ нуты я не думала о муже. Мне был дорог этот человек.