Сибирские Огни № 004 - 1991

— Слушай, мы бы хотели выдвинуть тебя. Как? — Тебе уже сказали? Мы выдвинули тебя, -ч* Первая реакция — шутят. Всю жизнь если и стремилась к власти, то к одцой-единствен- ной — власти продуманного и выстраданного слова. Удавалось редко. Когда удавалось, была счастлива. Всеми прочими видами властолюбия природа, похоже, меня обделила. Как и данными, за­ ставляющими претендовать на руководящие роли. Иначе как объ­ яснить мое неначальственное тридцатилетнее бытие в профессии? Комплексами по этому поводу никогда не мучилась — наоборот, легко отклонила предложение занять руководящее кресло (одно из многих) в московской редакции. Вот если не пишется... А тут проснувшиеся сограждане реанимируют революционный лозунг «Вся власть — Советам!» и почему-то вспоминают о тебе, никогда и в безвластные-то Советы не избиравшейся, да и к не­ формальному лидерству отношения не имеющей. Поначалу идея показалась мне столь же абсурдной, как... ну, например, просьба возглавить завод имени Чкалова или спеть арию Татьяны из опе­ ры «Евгений Онегин» на сцене большого театра Сибири. Однако — не шутили. Или шутка принимала нешуточный обо­ рот. Звонили, сообщали — «протокол оформлен». Встревожилась. Вместо признательного «спасибо» — испуганное «ни за что!» В ответ — уговоры. С оценочными эпитетами. Оценивали на­ чавшееся выдвижение, прошлогодние выборы, нашу демократию, бывших и нынешних «отцов города», нравы власти, выступления неформалов, красноречие прилавков, шум площадей и молчание ка­ бинетов... Сила оценочных эпитетов призвана компенсировать слабость анализа. Так привычно, так близко — побранимся всласть, дадим выход невеселым чувствам, и вроде поумнели, сообща поняли что- то, о чем и думать дальше, после убийственной оценки, нет реши­ тельно никакого резона. Да и «думать» — работа тяжелая, а кто ее любит, тяжелую работу... Но в зимнем телефонном бурлении эмоций была одна необыч­ ность: оценивали еще и меня. Как человека, который... может... умеет... способен... Шок, право, — в разбушевавшейся стихии повсеместных и по­ головных разоблачений, когда, если по Лескову, «отовсюду ждешь гадостей», вдруг слышишь о себе такое, что начинаешь сомневать­ ся — жив ли ты. Преувеличения — норма прощальной панихиды. Или оброк с участников казенного юбилея. Или правило хорошего тона в общении нижестоящих с очень вышестоящими. Если ты не помер, не согнулся под тяжестью лауреатства и не удостоился прижизненного бюста на своей малой родине, как к ним относиться, к добрым словам из некролога? А ведь растапливают, грех сказать. Таешь, как февральский снег, от внезапной оттепели. Не то чтобы окончательно, но дефор­ мируешься до потери сопротивления. Выходит, с «похвал вскружилась голова»? Покаяться бы в соб­ ственной слабости и перейти к следующей главке. Но так как речь еще не столько обо мне, сколько о тех, кто ме­ ня выдвигал, то я еще могу попытаться переложить с себя на др}' гих часть ответственности за принятое в конце концов решение.