Сибирские Огни № 003 - 1991
По обе стороны высоко поднятой дороги, разделяющей поселок Вперед на двое, вытянулись зазеленевшие от долгой жцзни лужи. С весны и до нового снега они густо заселены свин'ьями и водоплавающей живностью. Тут же те лята, задумчиво погрузившиеся в жижу по колено. — Ишь ты, как после потопу, — оживившись, заметил библейски образо ванный дед Паля. Палисадник пуст, как у большинства новых домов, выстроившихся улицей, белье на веревках полощется. В прихожей два котенка спят возле банки с мо локом. Сытые, — отметил дед. Он неторопливо осмотрелся в новом жилище: на входе портьеры, перевязанные шелковыми лентами, счетчик — безобразная черная нашлепка на побелке, прикрыт тюлевым чехольчиком, дорожка, коврик у кровати. — Все сам? — показал дед на простыни за окном. — Сам. И готовлю, и стираю. — Семен горделиво пристукнул по столеш нице банкой с грибами. — И вот это, попробуй. Дед взял со стола раскрытую книгу, глянул на обложку. — «Американская трагедия», — прочитал с трудом и добавил, подумав: — Жениться тебе надо. — А женюсь! — весело пообещал внук. — На будущий год, как раз об эту пору. Грибов насолю — а к тому времени невеста на экономиста доучится. И заживем. Нинка сельсоветская, знаешь? — Сговорил ужо? — А куда денется? Примерившись взглядом к Семену, Дед перебрал в уме, сколько смог вспомнить, родовой куст и отметил, что мелковат их род, неприметен глазу. Оттого жить приходится характером. И Сенька вот, последний отводок, неви ден, рыж, вихор ребячий еще не загладился — мальчишкой дразнили: теленок нализал спящему. А норовист — это видать... Нинка, значит... Имя осталось у деда в голове, а вот чья она будет — забыл. — Полежать бы мне с дороги-то, сынок. — И уже с дивана, бесшумно при нявшего его, посоветовал: — Красиву-то не бери... Отец Семена, лихой целинник, освоил здешние земли и с черным сухове ем, незнаемым в этих местах до сих пор, увился осваивать таежные просторы. Адреса не оставил. Мать, на чью долю не достало фамильного характера, ти хо жила со своим отцом и сыном, пока не позвал ее стареющий бобыль из не далекого села их же района. Семен тогда уже учился в городе, и ей приходи лось делиться на два дома, в свободные дни наезжая к отцу, чтобы обиходить его самого и дом. С собой не звала, видно, запрет имела и оттого, собираясь назад, всякий раз плакала. Дед понимал и успокаивал, как ему казалось, с хитростью. — Скольки раз говорено — и будет! Не тронусь с места, покуда Сенька не воротится... К середине учебы Семен стал свидетелем поругания системы земледелия, общепринятой в его краях и обширно изложенной в институтских учебниках. Ослабло доверие к преподавателям, скоро поменявшим свои взгляды, зато ук репилось решение вывести свой собственйый сорт пшеницы с более коротким сроком созревания, чем у существующих. Впрочем, подобные планы строил едва ли не каждый слушатель их факультета. Про пшеницу Семен надумал в студентах, а до того у него уже был замы сел, может, не такой масштабный, но и не сказать чтобы простой. Небывало расплодился у них на землях курай, привычно называемый перекати-поле. — Зловредное растение, — говорил ему пожилой совхозный агроном, — семена плохо отбиваются от пшеницы, схожие по весу и размеру. А их с одно го куста до тысячи, семян этих. Бороться — поди, поборись, если никто толком не знает, сколько семя может в земле храниться. Одни утверждают, до четы рех лет, другие — до пятнадцати...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2